 |
IV.
Андрей Грицман "Пересадка"
ПРИГОРОДНЫЕ КАРТИНКИ
1.
Джаз дождя тянет ноту в начале недели.
Вселенная измороси. Мотели,
пакгаузы, склады, станции, магазины
застыли в пригородной низине.
Здесь такое приходит на ум,
тем, запаянным в автокоробках:
не сойти бы с ума, на свернуть бы налево.
Славно жизнь передумать, сначала и слева направо.
Но следить за дорогой, не остаться б калекой.
Как букварь первоклассника, брошенный дома,
остаться б на лето в тихом городе вязов.
Я последний из здешних,
кто останется с верой
в то, что время безгрешно,
в то, что школа откроет пудовые двери
и впустит обратно, на время.
Мы на время уходим, всего на неделю,
до начала недели,
а находим себя в безымянном мотеле,
на смятой постели
с цепочкой на двери.
Джаз дождя по окну
тарабанит неровную тему,
и гудит грузовик на развилке хайвея.
Ты лежишь и не веришь,
что это случилось с тобою.
Вот и время пришло,
как Толстому, восстать,
выйти в звездные двери.
Да видать уж не выйдет,
не выйти на время.
2.
Вот быт, разлапившись, ползет
за мутный горизонт — в кухонный угол.
Висят слова: чернуха, креозот,
тариф, сопло и почему-то ухо.
Спокойно страшен пригородный быт.
Как будто бы за тыщу верст Манхэттен.
Все бодрствуют. И только муза спит.
Не на работе. Девка не про это.
Вот босиком то в ванную пройдет,
то небо осенит зевка зияньем.
Но тронется невыразимый лед
и захрустит на дальнем расстоянье.
Метафоры проснутся по кустам
и задрожит звезда в созвездье Рака.
Так звук летит по утренним дворам
от грохотанья мусорного бака.
3.
Особенно по пятницам она,
нащупывая грань того порога,
увидит в черном омуте окна,
как в ночь луна спускается полого.
Высвечивая ярко материк,
сидящий прочно на церковном шпиле,
и у бензоколонки грузовик,
U-HAUL, где фары выключить забыли.
И в их лучах неторопливый снег
плывет в шабад на грешную планету.
В такие ночи кажется, что не
сойтись судьбе с душой и мы за это
должны платить бессонницей и вслед
мигренью гулкой утреннего быта.
Но на углу горит сугробный свет:
аптека до полуночи открыта.
4.
Вот так мы сводим счеты с бытием,
сводя себя на нет в броске навстречу,
с утра как соберешься за вином,
глядишь, — уже субботний вечер.
Привычно ждешь друзей, поднимешь тост,
приветственно ответит телевизор.
Декабрь, суббота, Рождество, North-East.
Ты точно наливаешь, как провизор,
в прозрачный конус медленный портвейн,
а не плодово-ягодное пойло.
Он растекается по нежной дельте вен
волною блюза, и уже не больно:
вприглядку с дальним зеркалом листать
гербарий книг, еще без подоплеки.
И голос, жизнь читающий с листа, —
когда без слов, тогда простой и легкий.
5.
По воскресеньям свет стоит над городом сухим
и паства тянется с пустеющих парковок.
На свалке городской курится вечный дым,
и едет в бар любитель-антрополог.
Там он найдет следы скрещенья рас,
инбридинга угрюмое надбровье.
Там пьет бурбон немногословный WASP,
брюнетка пьет кампари цвета крови.
И бармен мечет сдачу, словно он
в большой игре переодетый шулер.
А тот, в углу, за кружкой, он давно
устал и незаметно умер.
К полуночи пустеет местный бар,
лишь два ирландца кий заточат мелом,
да кто-то в заднем зале до утра
так безнадежо в стену мечет стрелы.
|
|
