 |
Содержание
Евгений Рейн "Балкон"
ПРОГУЛКА
Под башенками старого моста,
под звеньями цепей громоздких
я прохожу и, повернув налево
по набережной, вижу школу,
решетку, узкий садик и подъезд,
детишек, что наследовали этот
дворец образования. Еще
при Александре Третьем он построен,
купечеством подарен Петербургу,
и попечители не мелочились.
Все выписали: лучшие приборы
из Нюренберга, бюсты мудрецов
из Рима, чучела - и те с Урала.
Неужто ты меня не узнаешь?
О, школа, школа, я твой недоучка,
возьми меня назад и просвети
не арифметикой с чистописаньем,
а верною наукой олимпийской -
играть с богами, подавать им мяч
и уворачиваться от копья и диска -
тогда не зашибут, и жизнь пройдет
в прекрасном ауте.
Как хорошо -
Фонтанка за спиной,
и мельтешит проспект, как в перископе.
Туда успеется. Покуда же свернем
в огромную готическую арку,
особый двор, заброшенный фонтан,
восьмиэтажие гранита и лепнины,
на стенах полульвы, полугрифоны.
И снова арка, и за ней укромный
сквозь подворотню выход в переулок.
Вот здесь стоял мой флигель. Он снесен.
И только воздухом былые кубометры
как будто заштрихованы погуще
на уровне второго этажа.
И если вслушаться, то долетают гаммы,
сначала гаммы, а потом слова.
Когда стемнеет, там засветят лампу.
Терпение. И я увижу всех.
В квадратной комнатушке за столом
они сидят, десяток круглым счетом,
и лица молодые, как монеты
из благородных сплавов,
чекан на них еще не нанесен, и потому
металл играет выпукло и тускло.
А на столе лежит ржаной пирог.
Хозяйка, равномерно опуская
широкий нож, разрезала его,
и каждый получил свое.
И жадно заходили кадыки
под музыку, которая в эфир
влетела пышной оперой наивной,
быть может, фараоновых времен.
Земная слава. Царство. Пирамиды.
Изгнание. Предательство. Поход
верблюжьих караванов в аравийский
предел. Там в глубине шатра
сидит Шаляпин в виде Азраила
и выдувает закаленной глоткой:
"Так ты еще в дороге, а тебя
я поджидаю, заходи, приятель.
Ты вовремя".
Вот так все и случилось.
Тех Азраил унес, а тех "Аэрофлот".
Вот этот поднимает пирамиду,
еще при жизни заключен в нее,
а этот затонул, как Атлантида.
И все-таки, пока я здесь стою и вижу
мне милых призраков,
усопших и живых,
блаженных и отверженных, и тех,
кто душу погубил блаженства ради, -
еще не поздно, занавес еще
не спущен, и над ямой оркестровой
взовьется примирительный отбой.
Так что же я прервал свою прогулку
посередине, мне еще брести
туда-сюда, я, право, застоялся.
Теперь на Троицкую и к Пяти Углам.
|
|
