 |
ГОЛОСА
№3, 2003
Олег Дозморов
. . .
Почему, расскажи мне, зачем
эти ветер, и дождь, и обида?
Вызываешь такси, и затем
осень в зеркале заднего вида.
Все проходит на свете, и куст
происшедшим стоит одурманен.
Нет отверстых у дерева уст,
потому-то он нем и багрянен.
. . .
Я пересекал Аравийскую пустыню на автобусе,
переплывал Нил на маленьком пузатом катере,
наблюдал закат солнца в Долине ремесленников
и, кажется, слышал, как поют колоссы Мемнона, -
словом, пользовался всеми привилегиями,
которые дает египетская виза бледным европейским туристам.
Так вот, под солнцем Северной Африки я вспоминал Гумилева
и думал о том, что я никогда не буду жить в Каире или Луксоре,
и не потому, что Каир грязен, а Луксор беден,
а потому что я никогда не отдам свою бесцветную жизнь
даже за близость к чуду света,
как ни за что не променяю строй регулярного стиха
на странноватую прелесть верлибра.
. . .
Я книг не читаю, стихов не пишу,
почтительно важное тело ношу
с работы домой и опять на работу,
и если замечу, увижу хоть ноту,
ее не расслышу, но после, потом,
когда прихожу в твердокаменный дом,
в котором живу, я ее вспоминаю,
пытаюсь продолжить и плачу, страдаю
и милому карандашу говорю:
я верен тебе, я, как прежде, горю,
одиннадцать строчек тебе посвящаю.
. . .
Что осенью бледнее небеса,
об этом тоже говорить не надо.
Становятся подробнее леса
под трепетным воздействием распада.
Становятся прозрачнее. Увы,
все сказано - они навечно в ссоре.
Какое безразличие в крови,
какое безучастие во взоре!
|
|
