 |
ДИАЛОГ
№3, 2003
Игорь Шайтанов
ИНФАНТИЛЬНЫЕ И ПУБЕРТАТНЫЕ
Инфантильные митьки и не только митьки, но все, имеющие своим кредо инфантилизм, “никого не хотят победить”. Это позиция. Если позиция последовательна и демонстрируется как убеждение, ее нельзя не уважать. Раз так, я надеюсь, что никогда не увижу имени Данилы Давыдова и никого из инфантильных и пубертатных в списках соискателей премий. Если же кто-то из них, не ведая того, будет вовлечен в конкурс и кому-то из них выпадет победа, то надеюсь услышать об отказе получить приз. Позиция, так уж позиция.
Беда в том, что я (за это меня и упрекает Д.Давыдов) порываюсь “отыскивать победителя”, как раз оценивая сборник, выпущенный по итогам конкурса (“Дебют”) и предлагаю свои поправки к принятым жюри решениям. Эта игра не получила одобрения моего строгого оппонента. Играть можно только в те игры, правила которых предложены инфантильными и пубертатными.
Вообще-то я должен признаться, что тон заметки Д.Давыдова меня порадовал — своей обиженностью: их, маленьких, не поняли, не оценили. Это знак изменившейся ситуации и, вольно или невольно, — новой самооценки.
Не так ведь начинали инфантильные и пубертатные, когда появились на литературной поверхности лет десять-двенадцать тому назад. Тогда основным проявлением возраста была агрессия, ощущение скорой победы: “Мы пришли!”. Эта подростковая агрессия была проявлена пришедшими независимо от их возраста, поэтому, говоря о ней, я и называю В.Сорокина. Да и сам Д.Давыдов, демонстрируя другую сторону инфантилизма, упоминает Генриха Сапгира, делая существенную оговорку насчет того, что инфантилизм — свойство отнюдь не только “молодой поэзии”. Не будем лукавить: инфантилизм предписывается как позиция вневозрастная, как отношение к миру и как истинная поэзия.
Если вначале инфантилизм проявил себя агрессией, то теперь претендует на метафизику: “…пубертатное мировосприятие максимально приближено к онтологическому пониманию жизни и смерти; при этом новорожденное мировоззрение пребывает в горячем, подобном магме, состоянии, оно не структурировано, не успело окостенеть или покрыться твердой коркой (как то происходит во взрослом, классицистическом состоянии)”.
Очень красиво, но разве я говорил о “классицистическом состоянии”? Я говорил (и это процитировано у Д.Давыдова двумя абзацами выше) о классике. Производное прилагательное — “классический”. Приходится напомнить, что классицизмом мы называем в истории искусства период, строго ориентированный на подражание лучшим образцам. Что же касается классики, то она живет не подражанием, а ощущением своей художественной зрелости, верой в то, что совершенство достижимо и что к нему нужно стремиться. Для классицизма совершенство — в прошлом. Для классики — в будущем, которое должно начинаться сегодняшним усилием и свершением.
Хотя Д.Давыдов и аттестует себя и своих сверстников-единомышленников равнодушными к победам и поражениям, но удержаться от оценок не может, рекомендации выдает. Последуйте им и перечитайте один из самых “изысканных в своей стиховой технике” текстов новосибирца Виктора Iванiва:Жанка из соседнего дома
дорога как память для старого гондона
утро проходило под звоны бидонов
в газете чернослив ботинок в гудроне… То, что для Данилы Давыдова — изысканные стихотворные тексты, мне представляется ценным лишь как материал для социопсихологии или подростковой психиатрии. Если пубертатное сознание реабилитируется таким образом, то социокультурная роль этих текстов несомненна. Они должны существовать, действительно не претендуя на поэтические победы и не настаивая на том, что поэзия в принципе дорога лишь “как память для старого гондона”.
Соглашусь с оппонентом: наши с ним “воззрения на современную поэзию чуть ли не полностью противоположны”. Это нормально. Ненормально другое: поэзия может быть инфантильной, но критика, даже выше всего ставящая инфантилизм, не имеет на это права. Инфантильному сознанию все взрослое представляется “классицизмом”, то есть нормой и запретом, все пубертатное — царством свободы и залогом “изысканной” поэзии. Но в чем изыск? В незамысловатом колебании стиха — в ритме рэпа? В чем свобода? В том, чтобы акыноподобно (что вижу, то пою) каталогизировать повседневность, как экзотическое и привлекательное воспринимая в ней то, что грязновато и все еще хранит — для инфантильного сознания — прелесть освобождения от недавних запретов?
Обычная беда теоретиков и авторов манифестов — необходимость цитировать. Приводимые в качестве образцовых тексты слишком часто обладают разрушительной силой по отношению к теоретическим построениям. В теории все стройно и многозначительно. В цитатах — жалко, и очевидно, что говорить по существу поэзии еще не о чем.
|
|
