 |
АННАЛЫ
№3, 2003
Генрих Сапгир
САПГИР ПОСЛЕ САПГИРА
Свою последнюю, до сих пор неизданную книгу “Проверка реальности” Генрих Сапгир писал с весны 98-го по октябрь 99-го: в Москве, в Германии и Франции, в подмосковном Красково, снова в Москве. В ней он воплотил свой последний по времени экспериментальный замысел, о сущности которого сам написал в предисловии к последней прижизненной арионовской публикации в 1-м номере 99-го года. (Я помню, как эти заметки дописывались им на крошечной терраске красковской дачи. Там еще алело блюдо с ягодами на краю стола.)
Всею своей судьбой, дружбами, пристрастиями; множеством формальных признаков своего письма Сапгир принадлежал к русскому поэтическому авангарду, его последней волне. Но в сущности был как раз тем, или одним из тех, кто подвел под ним черту. И обнаружил пути возвращения от повисающих в безвоздушном пространстве лабораторных экспериментов к коренным задачам поэзии.
Фундаментальное заблуждение адептов — а теперь это главным образом эпигоны — классического авангарда в оценке его состоит в том, что это — новое искусство, идущее на смену “старому”. На деле радикальный авангард всегда, даже и в годы своего наивысшего расцвета, явление по сути маргинальное: яркое, но возможное лишь на фоне (“на полях”) течений более умеренных и органичнее связанных с традицией. Он порождает порой и вправду изумительный инструментарий, но призванный не сменить, а обновить древнее искусство поэзии. К тому же набор этих инструментов невелик, что даже не во втором, а уже и в первом поколении авангардистов сплошь и рядом порождает эпигонов.
Сапгир не был эпигоном. Но не был и продолжателем. Его опыт это опыт не столько развития, сколько выхода из авангарда, заполонившего было всю левую часть поэтического спектра (хотя сам он, видимо, полагал иначе). Опыт возвращения от бесконечной погони за новизной приема, давно уже сделавшейся рутинной, к тому, что и послужило некогда отправной точкой авангардистских поисков: к новизне высказывания. Отчасти именно эту роль Сапгира в современной поэзии имел в виду ныне покойный Виктор Кривулин, назвав его зачинателем “эры поставангарда” в своем послесловии к посмертной публикации сапгировских стихов в “Арионе” (№1/2000).
Такой взгляд на творчество Сапгира разделят не все. Множество поклонников ценили его именно за прием — почти всегда радикальный и яркий. В иных стихах этот прием и правда присутствует чуть ли не в чистом виде: эмоциональный, увлекающийся художник, с пристрастием и вкусом к языковой игре, Сапгир бывало и заигрывался, и заговаривался — тоже не без артистизма. Но неизменно возвращался из атмосферных языковых полетов на твердую почву чувства, образа и смысла. В его стихах под яркими, порой даже и анилиновыми, одежками слов всегда просвечивала натура: что и отличает подлинную поэзию от штукарства. Именно стремление возможно полней воплотить натуру, передать живое чувство и составляло предмет его исканий; это ради них затевался эксперимент — а не ради словесного инструмента, которым можно полюбоваться.
В нынешнем ноябре Генриху Сапгиру исполнилось бы 75 лет. Его уже четыре года нет с нами. Но стихи его и сейчас представляют не исторический, но актуальный интерес. Ибо в них, перелопативших опыт авангардистов-предшественников, намечен вариант разрешения одной из главных художественных коллизий минувшего века — и возможность движения в новый век с учетом и открытий и заблуждений предыдущего.
Насколько мне известно, у Сапгира не оказалось эпигонов. И это также говорит за то, что главной пружиной его творчества был не прием, который всего легче поддается копированию, но нечто более глубокое и содержательное — и куда более трудное для воспроизведения.
Авангард, с его претензией на всемирное торжество, ушел (пока что главным образом — в своего рода масскультуру). Сапгир и его стихи, неотделимые от проверяемой реальности, — остались.
Алексей Алехин
ГЕНРИХ САПГИР
Из книги "ПРОВЕРКА РЕАЛЬНОСТИ (лирика)"
(1998-99 гг.)
ФОРМЫ
Собака Булка Око Веко
Формы Из гипса Прогуливать Яблоками
Разбойники За ними По небу Хобот
Тянется Зацепит Оборвался Нос
Гоголя Диван Собакевич Шарами
Уселся Какая-то девочка Связку
Упустила Летит Камбала Красавица
Красной икрой Любовники Простыни
Смяты Третий Между Просветы
Животом и локтями Сопротивляются
Теснит Разрывает Сам разрывается
Речка и мельница Куча мала
Бедра и ядра Осада крепости
Вид - и не только Телефон набираю
А там Из пасти Рука Из ящика
Губами Заглатывая Трубку Утроба
Оттуда Из мира Идей и Возможностей
Словом и Мясом Осуществляясь -
И вариантами И неизбежностью Снова и снова
Уходит В шары В телефон В Собакевича
КРАСКОВО
Не так уж много Время жует Черствая булка
Сосны Казанки С платформы сошел Неужели похож?
Джинсы - ковбойка Лысина - ус Точно
Глазом блеснул Ишь чего захотел! К белым носочкам
Дачным поселком Длинный закат Выйдем к Пехорке
Там и Томилино Солдаты купаются Хвост электрички
Мост опустевший Шумно ныряют Купы деревьев
Синее в белый горох Разминулись Нижней дорогой идти
Вот и калитка Как же так? ...лет на сорок моложе
Обнял украдкой Гамак ...в черной смородине
И не заметила ...песок босоножкой Черпает время
Кто-то еще Третий ...в ягодах к самой земле
НА ДАЧНОМ УЧАСТКЕ
Рыжая полевка Верткая синица
Странно Человек Людей боится
Щиплют рядышком В сирени Корку сыра
Пусть себя боится Глупый Не мира
И внимания На дичь Не обращая
Кошечка Проходит Небольшая
Между сосен Лестница Опустится -
Вот! Блеснула прядая Капустница
Я и был там В свете Есть свидетели
Мышь-полевка И синичка Видели
Пусть исчезну Пусть развоплощение
Страшно Не прощания Прощения
ВЕЧЕР ПЯТНИЦЫ
Для видящего Скорлупа Незрима
Водители Плавая в воздухе Проскакивают мимо
И возникают Сосны Люди - все
Кто жил когда-то Строил Проложил шоссе
Та нищенка Не позабыта И собака
Как тесно всюду Хаос И клоака
Как все засажено Засижено Загажено
Дух ямы - Выгребная - Запах ужина
Во мне горбун Еще каких-то Три или четыре
Орудуют внутри - Грабители в квартире
И тетя Злата здесь И дядя Генэх в доме
Опустошен я Предками Своими
У станции Не сосны Чьи-то мысли
В закате Просияли И погасли
Но шифр-лишайник Нитки ДНК -
Бессмысленная Господи Река
ЛУНАТИК
Пусть Ничего не возьму Своего-чужого
Как был наг Даже тела Тем более поношенное
Лет 70 Страшно Врет оно! врет!
Буду жить Снова На всякий случай
Иди Плотью оденься На младенца
любуются Ножки мои целовать
Говорят не по-русски Где же я? Кто же?
Это мама Моложе выглядит
Где-то в горах В городе слава Богу Это ковер
Памяти нет Ни о чем В лунный блеск -
руки вслепую Чем я рискую? Ведь смерти нет...
Стой полуночник! Ты - на карнизе! Вернись
в комнату
КОНЕЧНАЯ СТАНЦИЯ
Даже небо Посерьезнело - Дата
Все мерещится Вагон Везут куда-то
Смирно Сидя По обеим сторонам
Каждый Стерт Пятном
Замедляет ход Станция И она конечно
Станет Для кого-нибудь Конечной
Возятся в углу Опять кого-то Вынесли
С кем пускался в путь Многие Не вынесли
Был солдатом Братом Чьим-то внуком
Незаметно стал Старым Человеком
От иконы Свет Или там Темно?
Двери нет Вот - Окно
ТЕПЛЫЙ СТАН
От обреченности От одиночества
В этом неясном Ясности хочется -
Ну, Окуджавы! - Кофе с тоской -
Песни советской И городской
Пятиэтажки Мои дорогие
Господи! Спаси меня От ностальгии
Не в коммуналке живем - В кофемолке
Соты Высоты Над городом - галки
На подоконнике - Банка с луковицей
Вышел живот С расстегнутой пуговицей
Любит поддать Пальцем в банку Грибы и соления
Все же Избавь меня От населения
СЕРИАЛ
На пределе Откровенности и Честности
Оказался В неизвестной местности
Зыблется Меняется Ныряй в нее
Норка спасительная - Честное вранье
И в том Что таитянка Из Бангкока
А он - француз Аэропорт Разлука
Кубы и трубы Встретились Пейзаж -
Не сомневаюсь Даже если наш
Фильм Будущим своим Я не торгую
Но эта жизнь Как сочинишь другую!
Там на закат машины - Как магнит
Универсальное Нас всех Переманит
Маньяк И бренди Видел что-то вроде
Как он ее Размазал По веранде
Жевать цветок Свой ломтик ветчины
На сериалы Мы обречены
ГОЛОСА ЖЕНЩИН
Языком хвои сосновых шишек
Говорила Марина Мнишек
Для русского Уха Грубо
Пше да бже Из розовых губок
Пусть отрывисто По-петербургски
Говорила Анна Горенко
Голос хрипловатый И дерзкий -
Тонкого подобие рисунка
Озеро Сосна - В полосе тумана
Вспомнить Голос твой По телефону
Позабыл Стон твой В постели
Обрывает сердце Удар виолончели
ДВОЙНОЙ СВЕТ
Бледнеет мир С незримых гор
Меня Пронизывает Светом
Который Свет И тот Сапгир
Со мной Беседует Об этом
Публикация Людмилы Сапгир-Родовской
|
|
