 |
ГОЛОСА
№4, 2003
Надежда Горлова
САПФО
А.М.
Где душа твоя, когда ты спишь?
Хоть бы раз слеза забрезжила сквозь ресницы.
Как крутое тесто лежишь,
И живот вздымается. Ничего, говоришь, не снится?
А подушку душишь. Меня бы так обнимал.
И не знаешь: я твой пот ночной, как жемчуг, сбираю.
Преешь в куле маминых одеял.
А я, словно карту луны, твою пятнистую спину читаю.
Морем Спокойствия поворачиваешься ко мне.
Вижу гряду позвонков, как барханы пустыни.
Напрасно тянусь, как ребенок к низкой луне,
Напрасно тянусь к мужчине.
Да любовь мне твоя не нужна.
Близко ты слишком. Другое бы надо:
Я на ложе одна.
А надо мной — Плеяды.
ПАОЛО И ФРАНЧЕСКА
Чемоданову
Как любим мы блуждать в осенних рощах, любодеи.
Средь холода, и шороха, и ветра вдруг опомнишься, и «где я?»
Спросишь.
Не во втором ли я кругу счастливом,
В том адском золотом кольце, где клена лист и сливы
Лист,
не разлученные, влекутся ветром и любовью,
Объяты холодом и страстью, пронизаны признаньями. Скорей бы в ад,
Паоло.
Мне холодно и здесь, там — будешь ты.
И мы друг к друг сможем так прижаться, как прижимаются листы,
А люди нет, не могут. Мне приснилось: нас Данте Алигьери подобрал
И в книгу заложил меж тех страниц, что с донной Беатриче он читал.
. . .
В.С.
Раньше ласточки в Аид путь знали:
Шелк неба крылатые ножницы надрезали
И за подкладку риз Господних
Души вкладывали достойных,
А других в преисподнюю,
Пазуху мира исподнюю.
Теперь же воробьи поселились в метро,
В земное нутро.
Там вечное лето, пещеры разносят звуки,
Крошки роняют человеческие руки.
Воробьи же воруют души пассажиров.
Ах, быть бы живу! Не до жира —
Унесут душеньку в горло туннеля!
Глядь, а уж и пальцы посинели.
Не догнать воробья с душой в клюве
В туннеле-ветродуве.
ПЕНИ СУДЬБЕ
Зачем ты отмерила, Судьба, столько холстины?
Хватило бы и половины.
Ждать ли шелков, ситца иль мешковины?
Верстами столбовыми мелькают мои аршины.
Или ты знала, что боль будет двигать мною,
Смеюсь ли, рыдаю — ведома ее рукою
С пальцами тонкими, как ланцеты, стальною,
Вот и наготовила мне бинтов? Не скрою,
Что лучше бы кровью мне истечь последней,
Не принятой быть, Судьба, умереть у тебя в передней,
Чем в покоях твоих мертвецких, как бреднем,
Тряпкой жизни холщовой ловить счастие, выловить бредни
Твои о том, что мотать, как срок, полотно
Человеку отмерено, по смете дано,
А захочешь кроить — лишь на саван и годно оно.
Потому — шелка, крашенина ли — все равно...
БОТИНКИ
Дожила душа до ежедневной боли —
Жизнь душе натерла мозоли.
Только б спать, как постылую обувь снимая
Этот мир, запыленный от бездны до рая,
Мир потертый, без стелек...
В нем, как гвоздики, вылезла пара Америк,
Африка каши будет просить доколе?
И шнурки развязались Китая...
Просыпаюсь — душа надевает башмак,
Вот бы сбросить его насовсем — да никак!
Мне б уйти босиком в другие миры,
Из которых не видно этой дыры,
Те миры велики, глубоки, широки...
Где старьевщик, который возьмет башмаки?
Где найдется такой непролазный дурак,
Что ботинки сочтет за дары?
— Так бросай их, уж коли таскать не с руки!
Но влезает душа в башмаки,
Потому что как бросить такое —
Хоть убогое, но родное...
Ты от боли кривляешься, злишься, ворчишь,
Кровью пачкаешь старые швы башмака,
Ты, мой дух, эту жизнь все влачишь и влачишь,
Где такого, как ты, отыскать дурака?
|
|
