 |
ЛИСТКИ
№4, 2003
Алексей Сосна, Владимир Токмаков, Сухбат Афлатуни, Нина Горланова, Наиля Ямакова, Феликс Чечик
АЛЕКСЕЙ СОСНА
. . .
вряд ли мы снова поедем в ригу
вряд ли опять мы увидим таллин
в этом конечно виновен сталин
но может быть виноват и пригов?
вряд ли когда мы вернемся в вильнюс
а очень жаль там текла вильняле
может быть виноват сам пинус?
впрочем едва ли
милая родина это ты ли?
славный кусок от тебя откушен
здорово тебя опустили
правильно что их отпустили
в этом виновен конечно пушкин
Русская Литература Андревна!
ты и вина и невинность вкупе
как тебе спится моя царевна
в этом холодном хрустальном кубе
ВЛАДИМИР ТОКМАКОВ
. . .
Когда в деревне,
перевернувшись на лодке,
утонули трое мальчиков,
Сеня, деревенский дурачок,
взял в конюшне бич
и пошел сечь реку.
Вся деревня собралась на берегу,
ничье лицо не исказила нелепая ухмылка,
никто не сказал ему:
«Ну что ты делаешь? Перестань, дурак!»
Секи ее, Сеня, до изнеможения.
Отныне
никто в деревне
не посмеет назвать тебя
дураком.
ДЕТСКОЕ
Игорю Копылову
Голубой воздушный шарик
улетел под небеса.
Сбоку надпись: «Эл + Гаррик»,
нарисованы глаза.
Голубой, огромный, грустный.
А летит он потому,
что внутри светло и пусто.
Пусто.
Что любовь ему?!
СУХБАТ АФЛАТУНИ
КУХНЯ, ПЕРЕД ПЛОВОМ
Морковь и лук, промытый рис.
Огонь, пока что вхолостую,
Сжигает пахнущий зирой
Зернистый воздух, жирный зной;
Четыре праґдедовских стула
Заставлены, на тазе таз,
Баранья кровь скликает ос,
И мух, и незаметных духов;
Из-под земли струится газ,
И гибнет в пляске душных роз
У казанка под черным брюхом.
НИНА ГОРЛАНОВА
. . .
Бедность, конечно, не сахар,
но зато как легко
размораживать холодильник!
. . .
В детстве я спала с бабушкой,
потом — с мужем,
теперь — с котом.
. . .
В мастерской по ремонту
одинокие туфли
еще не потеряли надежды...
. . .
Птицы в четыре утра
Говорят шепотом:
«Тише, пусть бескрылые поспят».
. . .
Ангел несет самолет.
Думают люди: мотор.
Ангел машину ведет,
Кажется только: шофер.
Ангельский абрис крыла
Я различаю повсюду.
Мама меня родила —
Ангелы мыли посуду.
НАИЛЯ ЯМАКОВА
ПО ЭТАПАМ
певучий еврейский, гремучий арабский, рычащий немецкий:
живя по соседству, мы жили почти по-армейски.
я не отдала тебе цацки, игрушки и нецке.
ты не позвала ни по-птичьи, ни даже по-зверски.
и дни проходили — с плотвою, плевками и плевой.
когда ты — направо, я так не хотела — налево:
послушай, уж лучше со снобом, чем с этим плебеем —
и голуби громко курлычут. и мы голубеем,
становимся небом: кой фиг — эолийским, московским.
железная кружка. неправильный прикус. секущийся волос.
стигийскую нежность, сиротскую дружбу мы бросим.
ты будешь как кристофер ишервуд. я как алиса б. токлас.
вокруг все ласвегас. у каждой впервой майкл дуглас.
я помню отчетливо каждый второй переулок:
ты был изнасилован вьюгой, а я заспиртован в смирновской —
холодный матрас и, конечно, из форточки дуло…
по шумной тверской прошагали два пони в попонках.
мы ели друг друга, потом запивали водою.
я буду кем хочешь — невестой, ребенком, подонком.
я буду собой, но, конечно, уже не с тобою.
ты так много значишь в моей биографии тонкой,
во всех моих пьянках ты будешь последней заначкой.
затянуто небо москвы дифтеритною пленкой:
мой стриженыймальчик, мой ласточкамальчик, мой девочкамальчик
ФЕЛИКС ЧЕЧИК
. . .
Вилами писано по воде —
кануло в Лету,
не расшифрует никто и нигде
вилопись эту.
ИЗ ЖИЗНИ ФАУНЫ И ФЛОРЫ
Донне
Собака, нюхая цветы,
как все взыскует красоты.
Не лезет в драку и не воет —
пьяна от маков и левкоев.
Бегонии и львиный зев
рассматривает, обалдев.
Пыльцой, как охрой, перепачкан,
прохладно-мокрый нос собачий.
И лает бабочке вослед
благоухающий букет.
|
|
