 |
АННАЛЫ
№4, 2003
ПОЭТИЧЕСКИЙ РАСКОЛ
(о поэзии старообрядцев)
Поэтическое творчество старообрядцев до сих пор остается одним из наименее изученных и объясненных явлений русской книжной поэзии XVII-XIX веков. Причины, по которым оно так долго выпадало из поля зрения исследователей, понятны. За три с половиной столетия — всего двенадцать свободных от преследований лет: от манифеста 17 октября 1905 года до 25 октября 1917-го. Этой краткой передышки не хватило даже для сведения воедино корпуса разрозненно бытовавших в старообрядческой среде стихотворных текстов. Единственным опытом такой антологии можно считать книгу Т.С.Рождественского “Памятники старообрядческой поэзии” (М., 1909).
Старообрядческому “возрождению” не суждено было состояться, хотя оно и опиралось на крупнейшие в ту пору российские капиталы. О том, что последние составились отнюдь не случайно, давно известно. Так же как этика протестантизма стала пружиной западноевропейского промышленного капитализма, этические представления старообрядцев легли в основу зарождавшегося русского. Но переклички тут куда фундаментальней. Насколько протестант обожествляет человеческое, настолько старообрядец очеловечивает божественное. Такая взаимосоотнесенность бытия и быта, пускай и обращенная в противоположных направлениях, приносит схожие плоды. Целостное мировосприятие, подкрепленное духовной свободой от выстраиваемых государством и поддерживаемых церковью иерархий, придавало особую остроту эстетическому чувству. И не случайно бородатые русские промышленники в Париже начала прошлого века скупали полотна Моне, Ренуара или Матисса, а русская икона старого “дораскольного” письма стала так востребована интеллектуалами Запада едва ли не в те же годы — на фоне общемирового кризиса христианского искусства.
Но вернемся к старообрядческой поэзии — не с точки зрения отразившихся в ней идейных исканий, о чем писалось достаточно подробно и Т.Преображенским, и В.Бонч-Бруевичем, и В.Рябушинским, а под углом присущих ей поисков и несомненных находок в формальной области.
Содержательная сторона лирики старообрядцев не слишком разнообразна, строго очерченный круг тем довольно узок: апокалиптические настроения; покаяние и спасение; отречение от мира, погрязшего в нечестии... И только удачным обретением формы можно объяснить необычайную эмоциональную силу лучших стихотворений. Их анонимные авторы прежде всего пеклись о выразительности, о силе воздействия на читателя, знающего заранее, о чем ему поведают стихи. Общие переживания, пропущенные через личность, вновь превращались в общие при прочтении, и указания авторства не требовали. В этом видится вовсе не дань древнерусской традиции — потому как полемические, например, сочинения того же времени всегда подписывались, — но особенность лирического самоощущения.
Поскольку ни одна стихотворная форма так и не была старообрядцами канонизирована, их лирическое наследие в этом отношении весьма многообразно. Поиски формы, происходившие в светской литературе того времени, во всей полноте отразились и на старообрядческой. Хотя стихи эти не только читались, но и “пелись” (произносились вслух), они, по своему книжному происхождению и бытованию, принадлежат именно к письменной литературе. Между тем ряд форм устной поэзии, как эпической, так и лирической, старообрядческими поэтами был заимствован и по-новому переосмыслен.
Народный эпический стих (тонический трехударный тактовик), известный по былинам, историческим песням и духовным стихам, приобрел отчетливое лирическое звучание, например, в публикуемом ниже стихотворении “Плоть моя невоздержная...”. Характерным примером использования народного песенного стиха представляется стихотворение “Ты, Господи, Владыко мой...”, написанное четким двустопным четырехдольником с ударением на втором слоге. Говорным стихом (раешником), с неупорядоченным количеством слогов в строке и парными рифмами, писались исключительно сатирические и полемические стихотворения (“Пришла газета / С того света…” идр. — к сожалению, они слишком пространны, чтобы воспроизвести их в журнальной публикации).
Наиболее распространенным в старообрядческой поэзии был молитвенный (акафистный или кондакарный) стих, с подчеркнутым грамматическим параллелизмом, восходящий к древнерусским литургическим песнопениям. Так написаны стихотворные фрагменты в сочинениях протопопа Аввакума, например воспроизводящая образный ряд “Песни песней” “Хвала о Церкве”:Се еси добра, прекрасная моя,
Се еси добра, любимая моя.
Очи твои горят, яко пламень огня,
Зубы твои белы паче млека,
Зрак лица твоего паче солнечных луч,
И вся в красоте сияешь, яко день в силе своей. Целый жанр “покаянных стихов”, к которому относится и публикуемое стихотворение “Кто бы мне поставил прекрасную пустыню...”, возник на основе молитвенного стиха — современным читателем воспринимаемого как верлибр.
Образцы силлабических тринадцатисложников, встречающиеся в старообрядческих сборниках, представляют собой переосмысленные заимствования из нестарообрядческой книжной поэзии. Например, распространенное стихотворение “Взирай с прилежанием, тленный человече, / Како век твой преходит, и смерть недалече!” не что иное, как слегка измененный отрывок из надгробной надписи Димитрию Ростовскому, принадлежащей, как ни пародоксально, перу яростного гонителя староверов и протестантов Стефана Яворского. Однако силлабика в ее песенной разновидности, восходящая к кантам петровского времени, оказалась весьма продуктивной. Особый интерес представляют “Стих о Потопе”, написанный трехстишиями, где рифмуются две 8-сложные строки, а последняя 3-сложная остается “праздной”, и потрясающий по красоте “Стих брачный” с отчетливыми шестистишиями сложной структуры (6+6+8+8+6+6), с необязательными рифмами, то возникающими, то пропадающими, где отсутствие рифм возмещается подчеркнутой четкостью строфики. Любопытно, что “Стих брачный” труднообъяснимым образом напоминает античные “гименеи”, в частности катулловский “Collis o Heliconei...”.
Наименее интересны поздние силлаботонические опыты, во многом зависимые от светской литературы, в первую очередь, от переложений псалмов, сделанных Ломоносовым, Херасковым и Державиным (которые также присутствуют в рукописных сборниках старообрядцев), и даже от по-своему переосмысленного городского романса. По формальным признакам к силлаботонике можно отнести и написанное трехстишиями с монорифмой стихотворение “Несть спасенья в мире, несть!”, где как будто сочетаются две строки 4-стопного и одна 5-стопного хорея. Но ритмические доминанты, усиленные односложными словами, повторяющимися в начале и в конце каждого стиха, в корне меняют его структуру.
Даже столь беглый обзор демонстрирует поразительное богатство скрытых или почти нереализованных возможностей русского стиха. Возможностей особенно актуальных в то время, когда стих этот в очередной раз оказался на перепутье — между однообразной рифмованной силлаботоникой с одной стороны и попытками воспроизвести свободный стих западноевропейского образца, выросшего из совсем иных, чем русский поэтический строй, предпосылок, с другой.
Максим Амелин
. . .
Кто бы мне поставил прекрасную пустыню,
кто бы мне построил не на жительном тихом месте,
чтобы мне не слышать человеческого гласа,
чтобы мне не видеть прелестного сего мира,
дабы мне не зрети суету-прелесть сего света,
дабы мне не желати человеческия славы? -
Начал бы горько плакать грехов своих тяжких ради.
. . .
Плоть моя невоздержная,
Я боюсь тебя: погубиґшь меня,
Выгонишь меня из темныґх лесов,
Из темных лесов, из дремучиих,
Из зеленой из дубровушки,
Из прекрасной из пустынюшки.
Не унывай, душе моя многогрешная,
Уповай, окаянная, на Господа,
И на Матерь Божию Богородицу,
И на Ангела своего хранителя:
Он спасет нас и помилует,
Он избавит нас муки вечныя!
СТИХ БРАЧНЫЙ
Бог Творец всесильный
Создал человека,
Самовлаством почитая,
И свою милость являя
Адаму и Евве
И всей с ними твари.
Адаму вещает,
Потом же и Ною:
"Вы раститесь, умножайтесь,
И всю землю наполняйте,
Господствуйте всеми
Созданными тварьми!"
В Кане Галилейстей
На брак Спас приходит,
Перво чудо сотворяя,
Воду в вино претворяя,
Славу показуя
Божества своего.
Брак благословляя,
И сам почитая,
Яко тайну толь пречестну
И его церкви полезну,
И многими веки
Тако предпочтенну.
Мы же восклицаем,
Бога прославляем:
Яко тайна есть велика,
Юже сам Господь уставил,
Милость всем являя,
Себе прославляя.
Любители браков!
С веселием зрите
Торжество днесь целомудро,
Как Бог хощет сочетати
Двоих в плоть едину
Вечно, нераздельно.
Брак иметь законный
Верным есть полезно;
В любви купно пребывати
И друг другу угождати -
Честно и похвально,
И Богу приятно.
Апостол великий
Тако возглашает:
"Жену лучше есть имети,
Нежель жити беззаконно,
Понеже брак честен
И Богу приятен!"
Молчите, презлобни
Хулители браков!
Вы уста своя стесните
И языки удержите -
Хулы износити
На тайну велику.
Брак - тайна велика
И во всех почтенна;
Так апостол научает:
"Во образ Христа и церкви
Вечно то пребудет
В верных человецех".
Девство есть прекрасно
И Богу приятно:
Когда истинно сияет,
Чистотою так блистает,
Как луча пресветла
Прекрасного солнца.
Девство предпочтенно
В небесных жилищах,
С Христом купно обитает,
Со Ангелы воспевает
Пресладкие песни
Богу преблагому.
Девство есть пречестно,
Но многим невместно;
Тако брак Бог сам уставил
И свою власть в нем прославил -
В пользу человекам
На вечные роды.
Девы, ликовствуйте,
Жены, торжествуйте,
Мужи, купно возгласите
И Творца все восхвалите,
Брак честен уставльша
Людям во спасенье.
Мы же християнски
Брак все почитаем:
Отбегаем сопротивных,
Не приемлем и всех лживых,
Хвалим все согласно
Девственно живущих.
Где любовь витает,
Там Бог пребывает:
Все вражды он прогоняет
И мир вечный там вселяет,
Крепко утверждая
Житие законно.
Где Бог сочетает,
Кто тех разлучает? -
Той есть Богу сопротивник,
Хульник Божиих законов,
Лести утвердитель,
И враг, и губитель.
Верни християне!
Сим вы не внимайте,
Но священному писанью
Токмо веру вы имейте,
Врагов отгоняйте,
Сущих враждотворцев.
Имейте вы двое
Любовь друг ко другу;
Ложе чисто соблюдайте,
Без порока и соблазна,
Да будет от Бога
Награда вам многа.
А мы Бога хвалим,
Вас же поздравляем,
И все купно вам желаем
Благочестно в мире жити,
Богу угождати
На многая лета!
. . .
Несть спасенья в мире, несть!
Лесть одна лишь правит, лесть!
Смерть одна спасти нас может, смерть!
Несть и Бога в мире, несть!
Счесть нельзя безумства, счесть!
Смерть одна спасти нас может, смерть!
Несть и жизни в мире, несть!
Месть одна лишь братьям, месть!
Смерть одна спасти нас может, смерть!
. . .
Ты, Господи, Владыко мой,
Создавый мя, помилуй мя!
Кого пошлешь в помощники
Мне грешному, лукавому? -
Сам буди мне помощником,
И аз на тя надеюся,
К Тебе, Творцу, припаґдаю -
Владыко мой, помилуй мя!
Аз бо овца заблудшая,
Отставшая от стад своих,
От стад своих, от истинных, -
Создавый мя, помилуй мя!
|
|
