 |
ГОЛОСА
№4, 1995
Хельга Ольшванг
. . .
Куда их деть — «Ухта», «Загора», «Плес», —
названия, кому произнесу их,
непосещенных мест, чужих до слез
пустынных станций. «Аллилуйя» —
по электричкам радио плывет
волна, шипя и причитая,
забвенной речи сурдоперевод.
«Куда податься, запятая,
куда, заглавная», — диктуй,
учительница поселенцев, —
«Савелово», «Хорьки», «Катунь»,
«Выть», сохнущие сны младенцев,
балконы-лоджии, «Пруды»,
олени-лебеди, ковры, не
взлетающие, сельсады,
молочных крынок окарины
на частоколе, «Светлый путь»,
Забыть? «...швея» полуразмыты.
Само собой, забудь, забудь.
. . .
Стеклянный, оловянный, деревянный,
язык мой, враг мой, как тебя, родной,
забыть, запомнить? Край обетованной
пустыни обращается страной,
плодятся пауки и бомбардиры,
потомство недалекое снует,
попарно обживаются квартиры,
ковчег межатлантический гниет.
И только ты, один, без речи старясь,
шаман, свое забывший волшебство,
некстати увязавшийся, бездарный,
спасителю не должен ничего.
. . .
Умышленно стареть и, зеркалам не нравясь,
заглядывать, заискивая, в них,
осклабясь,
как провинившийся двойник.
Испытывать терпение предметов, перил, шнурков,
в своем живя уме, став
статуей в саду, мишенью для снежков.
Бессмысленно следить за новостями, снами,
за санками детей с горы — они быстрей,
чем взгляд. Мелодия кончается на слабой доле — ей
так проще расставаться с нами.
|
|
