 |
ГОЛОСА
№3, 1995
Олег Дозморов
. . .
Нормально. Из дворика наверняка
мы выйдем в большую аллею.
Проходит с усилием товарняка
и вправду товарный за нею.
Стена тополей, а за ней полотно.
И неба растянутый ситец
висит за домами, а им все равно,
чего он там был очевидец.
. . .
Аптека, почта, гастроном,
три парикмахерских к чему-то —
благоустроенный район,
муниципального уюта
ложноклассический пример,
как этот, например, размер.
Стоянка, супермаркет, бани
и заведеньице “У Тани”.
Зато здесь близко от метро.
Я ежедневно погружаюсь,
и тем нисколько не гнушаюсь,
в его подземное нутро,
откуда к весям удаленным
всхожу ничем не удивленным.
Я поднимаюсь по ступеням
спиной к его хитросплетеньям,
сентиментальный урбанист.
Вот катит встречный эскалатор,
голов и торсов элеватор,
в обратной перспективе, вниз.
Какая, муза, грубость жизни
в подземной местности отчизны
сокрыта и обнажена.
Вот едет бомж, его жена,
читательницы объявлений,
вот автор, надо всем шутя,
взмывает, друг забав и лени,
и стих, гармонии дитя.
. . .
Когда бы я один любил печаль и грусть,
так я бы ни за что не сделался печальным.
Печален только я? Ну что же. Ну и пусть.
Зато весь мир поет в порыве беспечальном.
Но посмотри-ка сам, как грустен мир на вид,
осенние леса особенно унылы,
и птица быстрая невесело летит,
и облако летит печально, что есть силы.
. . .
Нет друзей у меня, кроме лучших могил,
и никто так меня не любил,
как друзья, улетевшие за облака
за глотком не любви — коньяка.
Да я сам виноват. В миллион киловатт
удивленное солнце горит.
“В небесах есть посад, там и встретитесь, брат,
и напьетесь тогда”, — говорит.
|
|
