 |
МАСТЕРСКАЯ
№3, 2000
Ольга Хвостова
СЛОВО ДАНИИЛУ ЗАТОЧНИКУ
(фрагменты поэмы)
Вместо предисловия
Поэма написана от имени злой жены, персонажа произведения-источника.
...Воспоминание. Я сижу на чем-то ветхом и колченогом. Мне года четыре. Рядом бабушка, все время мелко крестится, тихо поет и кладет поклоны. Мы в церкви. Родители нас не раз предупреждали!.. Театральное действо службы без труда приковывает к стульчику на долгие часы. Стульчик был складной, бабушка носила его с собой, но куда, куда она его ставила? — я видела все. Спросить уже не у кого. Через двадцать с лишним лет, будучи абсолютно светским человеком и впервые открыв православный молитвослов, поняла, что почти весь его знаю наизусть. Бабушка хорошо понимала, что делала.
...Еще был Восток с его Средневековьем. Голые трупы, развешанные на столбах — для острастки. Утренний вой муэдзина в мегафон и облавы по национальному признаку.
В метрополии шло Новое время, с очередями на Клаудиу Шиффер и Линду Евангелисту. У нас же горело Средневековье — с очередями за хлебом под дулом калашникова и бесконечным насилием. Почва ушла из-под ног (наша общая, теплая и пыльная, пахнущая даже в столице кизяком, тандыром, райхоном, и еще чем-то невыразимым — “дымом отечества”); я упала, но однажды очнувшись на древнерусском тектоническом разломе, поняла, откуда все-таки родом.
Земляки мои таджики, в одночасье разбуженные порывом сыскать свои корни, заставили меня воскрешать в памяти когда-то изучавшийся старославянский, в душе — церковнославянский, а затем разворошить беженские узлы в поисках древнерусских литературных памятников. Я просто сдула с них пыль и прожила в них некоторое время — обретя ту местную речь, легко и густо тратящуюся говорливой женой, живущей бок о бок со своим Средневековьем...
. . .
Чьи ризы светлыв, тех и речь честнав,
С меня неча взять — до корней косна,
Недотоптана, недочитана,
Токмо женской болью напитана,
Не мори меня, травву сорную,
Ой, и горькую, ой, и вздорную,
Подзаборную, сплошь-то тонку-звонку,
Приходи с серпом по мою сторонку!
Заблудилось солнце, не льет дожжок,
Приходи, цареве, на мой лужок,
Обкорнай под корень, и думать неча,
Восемь веков — сеча!
Всем мужским полком, всей косой ордой,
Погуляй серпом, поживися мной!
Да не дай зачахнуть зазря в поту,
Свороти в охапку — скорми скоту!
. . .
Пред Тобой стою, Богородица,
Раба Божия я, не уродица,
Молюсь, Дево, восемь веков
За них, дураков,
Стенаю: где господине мой?
Возверни домой!
Отведи уныние, нерадение,
Сотвори любовь и спасение,
Яко благословенна еси от всех родов
Во веки веков.
Спаси и помилуй старцы и юныя,
В темницах и в заточениях,
Усмири подлыя войны подлунныя,
Угаси огневицу в озлоблениях!
Матерь Божия — человече — непрочное!
Спаси и помилуй, Присноблаженная и Непорочная!
. . .
Здравия, любови клянчу я и ною,
Взмокло надо мною небо холстяное.
Нету в околотке родича и друга,
Немощен, болящ он... люто, дико, туго;
Свете тихий, ясный, не сметен, не сбит,
Сужен мне и ряжен токмо алфавит,
Но его хрычовки, но его хрычи
Напрочь истрепали, хочь совсем молчи,
Зело заслюнявлен, зело замусолен,
Душа нараспашку — всякому дозволен,
Выполощу начисто — моя речка звонка,
Перетряхну с грохотом — лопни перепонка!
Еже с того света сорвалась с цепи,
Свете тихий, ясный, и меня стерпи,
Скоморошью женку, мелковату сошку,
И в мою солонку запусти ладошку!
. . .
Чужую беду не посоляв уплету,
Яко ястреб утицу: на лету,
А свою посахарив, не сглочу,
Нет больше моченьки, не хочу!
Паки я по горлышко ей сыта,
До скончанья века и живота.
...Милого лелей, да возлай: не трожь
Гуще бесовскивх, косоротых рож,
Нежь его хворанье, занянчи душу,
Отирай подолами скользку сушу,
Выдворит конвой — подкупай разлуку:
На — тебе, волчица, хлебца и луку,
В белу церкву шаркай, платком шурша,
Не берет поп повтиху барыша,
Суетись, заказывай свечек гарь
Ко причастью... ивно пьян пономарь.
. . .
Мы еще сойдемся вместе в горних хоромах.
Сколь любимых там обретается, сколь знакомых.
После жизни вздохну и ахну: туда ль попала,
Сколь годин лихих, безутешных дней тосковала.
Душегреи, плавты, да светлы очи, питье и брашно,
И сияют души, одна к одной, и совсем не страшно.
Мы еще сойдемся вместе в горних палатах,
Разломает, вскроет грудную клетку душа крылата,
Утолит тоску, скоморошек мой, и минует тленье,
Прополощет перья в водице Леты, нырнет в забвенье,
Защебечет сладко и взмоет ввысь, евже певти тя,
Отыщи ее, спроводи ее к сироте-дитя.
|
|
