 |
ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ
№2, 2000
Владимир Строчков
Руины
НА СМЕРТЬ Б.
Бобо мертва, но шапки не долой…
И.Бродский "На смерть Бобо"
...И в землю закопал,
И надпись написал...
Фольклор
Так вот где собака зарыта, за рыжим бугром,
у свалки добра изжитого и злого железа.
Прощай, сукин сын. Никогда не кончалось добром,
начавшись собачьею жизнью. К чему и жалеться,
скуля и елозя, выкусывать тягостных блох,
задрав пистолетом конечность земной канители.
Прощай, кабыздох. Твой конец не хорош и не плох,
он просто совсем не таков, как мы оба хотели.
Но стоит ли выть на луну и корить небеса
за цепь и клещей, и в конце - за собачью усталость?
Случалась и радость, дешевая, как колбаса,
которой немного, но все же отведать досталось.
Мой Йорик блохастый, а как это было? Бобо?
Почти незаметно? Подобно томительной лени?
Пытаюсь представить. Не думать об этом слабо,
но думать - слабит в животе и слабеют колени.
Прощай же, товарищ, ты честно прошел этот путь
от будки к забору несчетно туда и обратно.
Наверное, скоро мы встретимся там, где-нибудь
за рыжим бугром. И не думать об этом приятно.
Прощай, poor Bobick. Конец не хорош и не плох.
Прощай и прости: эпитафия нам - "Бобик сдох".
. . .
Проводник уснул, плацкарты спят,
сон стоит, как стон, на три октавы,
но всю ночь и ноют, и скрипят
железнодорожные суставы.
Вот и ты, бессонница, катись
и столбы считай по ходу справа,
да втирай в плацкартный ревматизм
железнодорожные составы.
. . .
Двоится, расплывается, троит:
Елена? Юлия? Елена, но другая?
Все в памяти сливается. Сбоит
системный блок, растерянно моргая.
Смешалось все, как в доме у Обло…
Что это было? Боль? Соль? Горечь? Сласть? Кислинка…
Восстановить?.. Спасти?.. Обрывы и кросслинки.
…мовых? Нет! …мских?.. Да нет, уже слабо.
Одним концом пустая галерея
уходит в пустоту. Закрыть. Не открывать!
Скрипит… Винчестер? Короед? Кровать?
Воспоминания, сироп из сна и клея.
И все слипается, и чем расковырять:
Елена? Юля? Лорелея?
. . .
Простая косынка, прямая коса.
И звать не спросила, а просто прошла.
Но скошен косынкой и угол, и луг,
и взгляд, и все то, что стояло вокруг;
и сам я, под корень подкошен косой,
лежу, улыбаюсь, как пьяный какой.
. . .
Уже рисует осень на глазок
болезненно подробные картины.
То тут добавит штрих, то там мазок -
сангины, сепии, ангины, скарлатины.
Еще на дне пластмассовой кантины
вина глотнуть осталось на разок,
но нет, - сочится в смотровой глазок
лизол, карболка, запах карантина,
и всем кранты, как в фильмах Тарантино,
и тарахтит бесчувственный возок
зондеркоманды. Осень. Смерть. Рутина.
Пожалте бриться. Мыло. Помазок…
"Подумать только, как у них растет щетина!"
Сангина, сепия, анамнез, образок.
ПИГМАЛИОН
Che fai?..
Из речи тов. Д.Алигьери на
очередном съезде
творческой интеллигенции.
Пигмалион, удалившись от кипрских гетер,
уединился и выстроил дивную башню
кости слоновой; в ней жил и гармонии сфер
сверху внимал, не взирая на грешные шашни.
Башню он звал Галатеей. Надежно она
в лоне своем костяном и слоновом же чреве
анахорета укрыла от блуда, нежна,
но целомудренна, как то положено деве.
Он возлюбил Галатею до мозга костей,
но без перверзий, богиню на девственном лоне
страстно моля ниспослать ему с Галей детей
на склоне лет, аскетическом башенном склоне.
И Афродита к мольбам старика снизошла,
сняв непорочным зачатьем табу с менопауз.
Так башнедева во чреве своем понесла
и родила ему дочку по имени Пафос.
Дочь уродилась на славу: стройна, высока,
в маму костиста; была в ней и стать, и порода;
только врожденный дефект все изгадил слегка:
в ней не имелось отверстий для выхода-входа.
Это открытие в ней глубоко потрясло
тонкую душу ранимого Пигмалиона.
В лоно супруги, забросив семью, ремесло,
старец забился и в коме застыл, эмбриона
позу приняв. Так наказан был Пигмалион:
думал создать Галатею, а вышла Пандора.
Вот, господа, что бывает с творцом, если он
болен слоновой болезнью эстетского вздора.
. . .
И куда ни глянь - одни руины:
паутины, Оссы, Пелиона,
родины и бывшей половины,
яблока, Елены, Илиона.
Что же нам осталось от Расеи?
Треснутые амфора да вера,
"Слово", десять строк из "Одиссеи"
да стеклянный глаз - поди, Гомера.
ДВЕ ЗАЯВКИ НА ЛИБРЕТТО
1. Золото Рейна
(ратификация договора ОСНВ-2)
Эскадрилья "Вальхалла". Вечерний разбор полетов.
Командир - седина, усы - материт усталых валькирий.
Девы вяло в ответ бормочут: "Иди ты на Хель!
Надоело нам попусту крутить кольцо Нибелунгов,
петлю Нестерова, иммельманы, горки, бочки и развороты.
Мы хотим ходить на штурмовку. Зря нас, что ли, учили?
Где та линия Зигфрида? Где укрепления по Одеру-Нейсе?
Меняем все золото Рейна на один хороший Рагнарёк".
И, умолкнув, сидит с улыбкой одноглазый суровый Вагнер,
крутит сивый ус меж пальцев, растроганно размышляя:
"Ах, какие девчата! Золото! Хильд, Херфьётур, Скёгуль,
Гризодубова, Раскова, Осипенко, Байдуков, Беляков и Чкалов,
Геринг, Экзюпери и Линдберг, трижды Кожедуб и Покрышкин…
Вот и подросли мои орлята, отрастили крылья и зубы.
Милые, славные девчонки, боевая надежная смена!
Жаль, не видать им штурмовки. Всю жизнь возить будут почту,
распылять над мирными полями удобрения и ядохимикаты.
Что же мне так больно и так трудно? Я же честно сделал свое дело.
Нынче ночью напишу в Оперу напоследок. А после -
на покой, на заслуженный отдых. Видать, пора мне".
2. Князь Игорь
(формирование национальной идеи)
Дело было в лохматом веке. Игорь сидел за столом
и искал человека, что плеснул бы ему в шелом.
Не дождавшись, рявкнул: "Доколе!", топнул полом о прохоря,
и уже кроваво над Полем занималась огнем заря.
Встала русая дева Обида, качаясь, из-за стола,
отрыгнулась белым, ругнулась черным, ушла.
Карна ухмыльнулась противно, Жля пробурчала: "Бля!"
Ярославна пела в Путивле с самовзводной башни Кремля
вслед полку князя Игоря: "Я полечу голубкой
сизокрылой…" Но эти игры, как обычно, кончились мясорубкой.
А потом половецкие пляски. Игорь сидит в тоске.
Перед ним, извиваясь блядски, Кончаковна в одном пояске
пляшет, плеща в ладоши, крутя худым животом,
завлекая… Но это позже было, сказано было: потом;
а сперва он от пуза шеломом испил у Каялы срам.
Но все дело кончилось "Словом". Жаль. Обида. Опера. Шрам.
ДЕЕПРИЧАСТНОСТЬ
Засыпая и просыпаясь; засыпая,
просыпаясь и засыпая; просыпаясь,
как песок между сонных пальцев; вытекая,
как вода между мокрых пальцев; проникаясь
состояньем сыпучим песка меж пальцев сонных;
состояньем текучим воды меж пальцев волглых;
превращаясь в песчинки, пески, мириады, сонмы;
растворяясь в каплях, струйках, потоках, волнах;
засыпая собой города, берега, пустыни;
заполняя собою моря, океаны, воды;
преломляясь в спектре сплошной желтизной и синью;
превращаясь в сухую и мокрую часть природы;
исчезая и возникая; исчезая,
возникая и исчезая; возникая;
то глубины, то дали смыкая и разверзая;
то барханы, то волны воздвигая и размыкая;
путешествуя, странствуя, двигаясь, простираясь;
разбиваясь о камни, пенясь; рассыпаясь и иссыхая;
просыпаясь и засыпая; просыпаясь,
засыпая и просыпаясь.
Засыпая.
БУДНИ
1. Утро
Дозиметром проверив простоквашу,
пробоотборник сунул в винегрет,
позавтракал и, в дафлбэг засунув
три магазина, россыпью с полсотни,
штык-нож, миноискатель, супертул,
баллон "черемухи" и термос кофе,
шприц-тюбик антидота, бутерброды;
под куртку натянул бронежилет,
проверил ампулу в воротнике
и гейгера в кармане по привычке,
за пояс сунул стечкин и беретту
и, пристегнув с гранатами подсумки,
примкнувши магазин и передернув
затвор, АКМС наизготовку -
и можно отправляться на работу.
Не сняв цепочки, отпираю дверь,
просовываю ствол в дверную щелку,
даю две-три коротких влево-вправо,
пригнувшись, на площадку выхожу
и, для очистки совести, - подствольным
контрольный выстрел в лестничный колодец,
а следом Ф-1 и РГД.
Стою, пережидая рикошеты;
спускаюсь вниз. Там, у парадной двери
пристроившись за ящики с песком,
концом ствола приоткрываю створку
и веером простреливаю двор.
Затем, миноискателем прощупав
проходы в минном поле - осторожность
не повредит, - ползком миную двор,
а дальше - перебежками, бросками,
переползая, скидками - к метро;
прыжком на неподвижный эскалатор,
скачками по ступенькам, оскользаясь
на липких лужах и с обеих рук
шмаляя на ходу по-македонски.
В вагоне, натянув противогаз,
читаю "Послезавтра", "Штурмовик",
просматриваю "Знамя газавата",
"Звезду Востока", "Вестник ваххабизма" -
рекламу, объявления о казнях
публичных, распродажах - и дремлю,
не отрывая пальца от гашетки…
Привычное начало мирных будней,
как двойники похожих друг на друга.
2. Вечер
Придя с работы - кашу с молоком,
противно отдающим гексагеном,
чай, бутерброды с конской колбасой;
потом TV. Изображенья нет,
но новости послушать не мешает.
Гортанный, хищно цокающий говор
ведущего. В уме перевожу
обрывки фраз. События… О спорте…
И только выключаю на рекламе,
как в дверь звонят. Системы "свой-чужой"
не запускаю: никого не жду
сегодня в гости - ни друзей, ни близких,
ни Абдуллу и Хачика из крыши,
а из соседей вряд ли кто рискнет
в такое время. Не вставая с кресла,
взвожу затвор, стараясь, чтоб не лязгнул,
и прямо через дверь, не открывая,
на уровне груди без остановки
высаживаю целый магазин,
вставляю новый, жду, не шевелясь,
минут пятнадцать, но за дверью тихо,
ни клацанья, ни ругани, ни стонов:
рука и глаз меня не подвели.
Ну, что же, день прошел, хвала Аллаху!
Стелю постель, кладу у изголовья
гранаты, нож, фонарь и автомат,
а под подушку стечкин и беретту,
и спать ложусь, укрывшись ПХЗ.
А завтра снова будни. Завтра вторник.
Еще три дня - и снова уик-энд,
и - в бронетранспортере - на природу:
друзья, шашлык, кумыс или айран,
овечий сыр с киндзой и базиликом
и чай с дымком, нугой и пахлавой,
и - свежий воздух! Без противогаза,
в одном, блин, респираторе!..
Всё. Всё!
Ишь, размечтался. Да, до уик-энда
всего три дня, но надо их прожить.
А завтра в пять подъем. Дел просто прорва:
ментовский тир, намаз и каратэ,
потом - бегом на курсы выживанья,
а к девяти - весь потный - на работу,
пасти овец на Ленинских горах
да отбивать набеги МГУ:
у них там профессура! - сплошь абреки.
. . .
Здрасьте-здрасьте!
Битте-дритте! - пели ножницы...
М.Айзенберг
Фьюти-пьюти, пела птичка, будьте-нате,
дуньте-плюньте, выпевала, тутти-фрутти,
в жизни смысла - что в осколочной гранате,
сикось-накось насеченной в мульти-пульти.
Фити-пити, щебетала, пейте-лейте,
не серьезничайте, умник, хойти-тойти.
В жизни смысла меньше даже, чем в блок-флейте.
Ешьте-пейте, выводила, пейте-пойте.
Ели-пили, распевали тутти-кванти
за условные почти что тити-мити,
распивая разливное дряньти-кьянти
и устроившись в Крыму, как на Таити.
Ухти-тухти, так и прожили всю осень
и застряли в ней, как мухи в липком лифте.
Восемь на семь фотоснимки, семь на восемь.
Вот и вылетела птичка. Фифти-фифти.
А по небу облака, по морю волны,
а по осени печали да морщины.
Фьюти-пьюти, погуляли, да и полно.
Фифти с гаком, вы выходите, мужчина?
Вот и вышел мальчик старым человеком.
Видно, птичка, расстаралась ты не очень:
получите из проявки пленку с чеком -
всю прозрачную и чистую, как осень.
Невидимками выходим восемь на семь,
так на так сыгравши с осенью в чет-нечет.
Крупным планом огуречик сикось-накось,
ручки-ножки, ну, а где же человечек?
Фьюти-пьюти, передержки, сантименти…
Птичка, птичка, прояви свое искусство,
закрепи меня в цвету на фотоленте!
Нет, не вышло, человечек. Пусто-пусто.
МЕЛКОВОДЬЕ
На мелкой воде, приспособивши трубку и маску,
дыша осторожно и медленно, слабо и редко,
слежу завороженно, как с грациозной опаской
ко мне на ладонь деликатно влезает креветка
в смешных и изящных оранжево-синих гамашках
на тоненьких ножках, как если бы на body-building
она собралась; как пугливо, но все же отважно
она, семеня по ладони, вкушает свой полдник,
клешнями с головку булавки щипля заусенцы,
смеша основание ногтя легчайшей щекоткой,
и множеством ножек изящнейшие коленца
выделывает, продолжая работать щепоткой.
А вот и вторая, и третья… Как будто на митинг…
нет, на презентацию книги с халявой фуршета.
И вот происходит товарищеский body-eating
поэта Строчкова - как блюда, а не как поэта.
Решительно литературным сочтя меня трупом
и, стало быть, их коллективной законной добычей,
они ковыряются шустро, разбившись на группы,
в моей подноготной - таков их закон и обычай.
Они колупают меня, от усердия горбясь,
пытаясь усвоить, но тщетны надежды на чудо:
они не осилят поэта внушительный корпус,
я слишком велик - не как автор стихов, а как блюдо.
А стоит мне пошевелиться - чуть-чуть, еле-еле -
и разом с ладони как пули слетают креветки
и, задом стремительно пятясь, спасаются в щели,
как мелкие критики и литературоведки.
|
|
