 |
ГОЛОСА
№3, 1995
Дмитрий Тонконогов
* * *
Меркнут знаки Бэрримора.
Над просторами села
дремлют Ксения и Лора,
обращенные в слова.
— Я тебя бы не узнала
среди тысячи фигур,
мать Тереза, папа Карло.
Никаких литератур.
На другой странице сонный
открывается простор.
Спит лазутчик телефонный,
опрокинув разговор.
И зачем себя болтаешь,
как микстуру в пузырьке?
Все равно когда-то канешь
прямо в дырку в потолке.
Остается верить смутно,
потеряв прямую речь,
что иглу, яйцо и утку
догадался запереть.
А когда придут с проверкой
или с жалобой придут,
не откроют эту дверку
и отменят страшный суд.
ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА
Присмотреться — какое нескладное
Тело длинное, продолговатое.
Бесполезная, глупая, жадная,
Ходит по дому кошка горбатая.
Проезжает автобус последний,
Погружаясь в туман с головой.
Собирает старуха в передник
Гуттаперчевый гриб дождевой.
Никуда торопиться не надо,
Даже бабке в свои Кутырлы.
Потихоньку играет эстрада,
И вратарь пропускает голы.
Пассажиры летят в самолете,
Даже яблоку негда упасть.
И поет в небесах Паваротти,
Разевая бездонную пасть.
Вдоль ограды реки неизвестной
Два поэта ведут разговор.
И кончается берег отвесный,
Начинается водный простор —
Это камера съехала вправо,
Оператор на что-то нажал.
Золотая лежала оправа,
Отражая Московский вокзал.
Там и я, бледнолицый и хмурый,
Выношу на перрон рюкзаки.
Все закончилось литературой
И продолжилось ей вопреки.
* * *
В пятиэтажках под снос,
Где отключили всё,
Даже комаров и ос,
Ласточки летают,
Как бумеранги.
|
|
