 |
ПАНТЕОН
№2, 2000
Николай Недоброво
ЧААДАЕВ 10-х ГОДОВ
Николай Владимирович Недоброво больше всего известен в наше время как «Н.В.Н.» — адресат многих стихотворений Ахматовой, обозначенных таким посвящением; или — чаще — он присутствует в них как неназванный герой, но многое в таких стихах определяется именно его отсутствием (точнее, неназванностью), как писала сама Ахматова о «Поэме без героя» (где и он появляется — в одном из отступлений). Их поэтический диалог начался в 1913 г. стихотворением Недоброво к Ахматовой (опубликовано в 1916-м), и уже в нем автор как будто почувствовал важное свойство ахматовской поэзии — вбирать в себя голоса других.
Как ты звучишь в ответ на все сердца!
Ты душами, раскрывши губы, дышишь,
Ты, в приближенье каждого лица,
В своей крови свирелей пенье слышишь!
И скольких жизней голосом твоим
Искуплено ничтожество и мука...
Теперь ты знаешь, чем я так томим? —
Ты, для меня не спевшая ни звука.
Ревнивая укоризна, прозвучавшая в этих стихах, вскоре должна была рассеяться: 1913 год — может быть, самый счастливый в короткой поэтической судьбе Недоброво. Близкая дружба с Ахматовой, во многом способствовавшая созданию ее поэтического образа — сначала в жизни, затем, после статьи в «Русской мысли», и в литературном процессе (даже, как оказалось потом, и в истории литературы: ныне статья Недоброво обязательна для всех пишущих об Ахматовой)... Начало собственной литературной карьеры: журналы начинают предлагать ему публикацию стихов, и даже С.А.Венгеров немного позднее просит у него данные для своего биобиблиографического словаря... Но к этому предложению ученого Н.В.Недоброво не чувствует себя готовым.
Он не был поэтом, много пишущим. При жизни было опубликовано около 30 стихотворений, не вышло ни одного сборника; и архив Недоброво не очень велик. Но он был по самому складу своему человеком литературы, которую считал не только своим (или каждого) личным делом. Филолог по образованию, однокурсник Блока на историко-филологическом факультете Петербургского университета (и его друг в 1900-е годы), Н.В.Недоброво занимался теорией стиха (но лишь исследователи помнят теперь, что название силлабо-тоническому стиху дал именно он), поэзией Тютчева и Фета... Еще не собраны все рецензии, отчеты о работе Общества ревнителей художественного слова, написанные Недоброво, которого называли правой рукой Вяч. Иванова в этой его Академии стиха.
Он был заметной фигурой в литературной жизни 1910-х гг. «Поэтом изящным и тонким» называл его Андрей Белый, разбиравший в одной статье ритмический рисунок стихов Тютчева и Недоброво (опубликована уже в наше время). Сопоставление с Тютчевым было знаменательно: в сознании современников Недоброво остался «как бы представительствующим» за Тютчева (О.Мандельштам). Тютчев действительно был в мире Недоброво едва ли не главной фигурой, тютчевское начало он считал особенно перспективным в поэзии XX века.
Современники запомнили «великолепного Недоброво» (В.Пяст), «язвительно-вежливого петербуржца» (О.Мандельштам), светского льва и строго-беспристрастного, профессионального ценителя поэзии. Его называли «Чаадаевым десятых годов»: он не только был законодателем вкусов в своей среде (как Чаадаев — в своей), но строил и внешний облик, и свое поведение в соответствии с некоей культурной, исторической миссией, которую призван был осуществить он, как и его поколение.
Главным своим делом Н.В.Недоброво считал все же поэзию, которую, повторим, понимал не только как свое личное дело. В 1913 г., не удовольствовавшись Обществом ревнителей художественного слова Вяч. Иванова, он организовал и другое объединение — Общество поэтов, в котором играл ведущую роль, будучи «товарищем» (мы бы сейчас сказали — заместителем) председателя — поэта Е.Г.Лисенкова. Общество, просуществовавшее два года, должно было быть открыто для самых разных литературных сил (стремившихся в 10-е годы скорее к размежеванию) и осуществить на деле главную идею Недоброво — главенство поэзии, вообще искусства, и над жизнью, и над академической теорией, без которой он себя не мыслил, но которая не должна была возобладать над поэзией, хотя порой посягала на это.
«Вскоре вступаю я на поприще славы...» — писал Недоброво Б.В.Анрепу в 1913 г. То, что поэт-филолог задумывал еще в 900-е гг., — в тех юношеских планах, как и у людей десятых годов предыдущего века, естественно сливались мечты о личной славе, элемент игры (не обходилось порою и без рисовки) и сознание важности литературного дела, — начинало осуществляться. 1913 год был годом его блестящего взлета (период подготовки занял много времени: поэту было уже 30 лет)...
Дальнейшая судьба Недоброво символически совпадает с началом конца Серебряного века. Взлет, обещавший столь многое, стремительно обрывается. На полтора года отложена в «Русской мысли» статья об Ахматовой, оттесненная материалами, связанными с войной (хотя Недоброво предлагает лучше помедлить с публикацией его собственных стихов, если это поможет выходу статьи). Прекращает свою деятельность Общество поэтов. Рушится не только уклад всей жизни, но и самые основы мира Н.В.Недоброво...
«Война оказалась для него центральным звеном всей цепи, и это звено стало для Н.В.Недоброво роковым. Зиму 1914 — 15 гг. он был нездоров, в пору отступления летом 1915 года его нездоровье перешло в «болезнь без названия», а в 1916 году эта болезнь получила название: она оказалась чахоткой. В 1917 году летом он стал говорить с отчаянием: «венец отошел от России, дух отлетел от нее». В это же время доктор говорил его жене: «Болезнь начинает принимать дурной оборот» <...>
Он умер так, как умирают от несчастий любви».
Так писала близко наблюдавшая последние годы жизни Недоброво Ю.Л.Сазонова-Слонимская. В 1916 г. он оставляет Петербург (надо было знать, как он в юности стремился туда, именно туда из совсем не нужного ему Харькова! Его мечта осуществилась: он не только стал тем, чем хотел, — петербуржцем, — он стал большим; в глазах многих — чуть ли не олицетворением петербургского и даже царскосельского стиля. Надо представить себе все это, чтобы понять, чем же тогда должен был стать для него отъезд — как оказалось, навсегда). В мыслях и письмах Недоброво постоянно возвращается к Петербургу как к центру всей жизни, и не только личной. «Неправедна жизнь, в которой нет ничего, кроме заботы о себе, особенно теперь, — пишет он в январе 1917 г. — В том, что я инвалиден именно теперь, я чую кару». Резкое неприятие уже февральской революции (что было не характерно для большей части русской интеллигенции), мрачные пророчества в связи с ближайшим будущим России, усугубление болезни — такова внешняя канва последних лет его жизни. С рукописной тетрадью своих стихов (хранится в РГАЛИ), откуда и взяты стихотворения для нынешней подборки, поэт работал до 1918 года (умер в Ялте в 1919 г.).
Такова парадоксальная судьба этого поэта-филолога. Бывший легендой 10-х годов, он оказался затем забыт на много лет. Никогда не был эмигрантом — большая часть его архива оказалась за рубежом и в результате была открыта для исследователей в России лишь в 1991 г. и к тому же ныне хранится в Москве, где Недоброво никогда, кажется, и не жил.
Но зато в последние годы он снова становится легендой, а может быть, частью «петербургского мифа». Он не был большим поэтом — сегодня это уже очевидно, — но и в культуру своего времени вошел, и стал ее частью.
Екатерина Орлова
НИКОЛАЙ НЕДОБРОВО
БАЛЕРИНЕ
Мощь мышц у тела тяжесть отняла.
Ты в воздухе, и нет нужды в опоре;
А за плечом покойным нет крыла...
Выходит: ты океанида в море!
Но если воздух наш тебе — вода,
Не легче ль ты сама мечты влюбленной?
Ей не угнаться, даже окрыленной
Стихами, за тобою никогда.
21.III. 14
НА НОВЫЙ 1905 ГОД
Наступает год... новый! — нет... продолженье
нового грозного четвертого года,
когда многое зародилось в России,
что взойдет по целому миру.
Грозный год морозов, войны и подземного гула
недовольства народной воли,
что-то старое в нем замерзло, сметено и погибло.
Он ушел этот год, когда мы не танцевали
в боязни за братьев и хороших знакомых,
когда в отчаянии чуть не желали врагу победы,
когда ложились спать спозаранку,
чтоб узнать скорее, что будет завтра,
когда в царские дни не отражались салюты
от воды в дворцы и от дворцов в небо.
31.XII.04 — 25.V.06
• • •
Могу ли посвятить людей,
Мне повстречавшихся случайно,
В разволновавшиеся тайно
Мистерии души моей?
Мои стыдливые огни
Не вынесут их приближенья,
И, вспыхнув светом возмущенья,
Погаснут трепетно они.
Нет, только выспренним сердцам
Открою тайное служенье,
Лишь их на жертвоприношенье
Я позову в укрытый храм.
1.I.03 — 16.VI.11
• • •
Длинной вереницею
в белых покрывалах
тени вдаль уносятся
от земли к луне.
И, назад повернуты,
грустно, с укоризной
головы безлицые
чуть кивают мне.
И, назад протянуты,
длинные, немые,
руки точно просятся,
тянутся ко мне.
Полное раскаяньем
сердце тихо ноет.
Цепь теней теряется далеко в луне.
3.I.04
СОН БЛАГОДАРНОСТИ
О.А.Химона
Чаруя и перегибаясь,
Тянулось кружево твое
В моих руках — и забытье,
Чаруя и перегибаясь,
Сознанье облекло мое;
А, по виденьям сна, ласкаясь,
Чаруя и перегибаясь,
Тянулось кружево твое.
Его узор замысловатый
Неровно зыблясь рос вокруг;
То в сонме туч, луны подруг,
Его узор замысловатый
Я узнавал; то лесом вдруг,
Прозрачный и зеленоватый,
Его узор замысловатый
Неровно зыблясь рос вокруг.
И в пене светло серебристой
Я видел те же кружева:
Морская в искрах синева
И в пене светло серебристой;
И растеклась, вскипев сперва,
Волна по отмели кремнистой —
И в пене светло серебристой
Я видел те же кружева.
21—22.III.12
Подготовка текста и публикация Е. Орловой
|
|
