 |
ГОЛОСА
№3, 2008
Инна Лиснянская
***
Жизнь подошла к естественному краю —
И память осязательней и резче —
Я так события перебираю,
Как если бы перебирала вещи
На письменном столе, на книжной полке,
В шкафу и в двухколесном чемодане.
Я — случай, я — не более иголки,
Я затерялась в стоге мирозданья.
НОВОСЕЛЬЯ
Опять я случаем ведома.
Печальны ночи, дни беспечны.
Когда нет собственного дома,
То новоселья бесконечны.
И как я память ни курочу,
Вся жизнь моя — перекочевка.
Смеюсь я днем, а плачу ночью,
Дорога держит, как веревка
Прищепки звезд, реклам и окон...
На разворот смотрю с опаской —
Он видится мне ненароком
Моей последнею развязкой.
***
Устала по чужому жить режиму
И есть из рук.
Я возвращаюсь в северную зиму,
В тот снежный круг,
Где все мои надежды перемерзли,
Воспоминанья превратились в стыд,
Но возле сердца, понимаешь, возле,
Жизнь распрямилась и поет навзрыд.
***
Громок, как в рупоре,
Гул на реке.
Мысль моя в ступоре,
Жизнь в тупике.
Много хорошего
Есть и на дне.
Звездное крошево
В тамошнем сне.
Все же до булочной
Я добреду.
Катер прогулочный
Дует в дуду
Жизни проселочной
Возле воды,
В патине солнечной,
В пятнах беды.
***
Я влипла в сон пчелы, увязшей в янтаре
Тому лет миллион, в зачаточной поре
Всех будущих времен.
Пчела глядит на свет сквозь желтизну стекла:
Раз человека нет, то нет добра и зла,
Предметов и имен.
***
Давно я не бывала в той стране,
Где по имперской, видимо, вине
То ли сгорел, то ль просто был снесен
Мой дом. Но не проверен этот слух.
На фоне всех пожарищ и разрух,
Возможно, мне дурной приснился сон.
Мне очень жаль, да, безнадежно жаль
Лепнину, умывальник и рояль,
А дальше лучше впасть мне в немоту,
Чем про армянский говорить погром.
И про родню, исчезнувшую в нем.
Нет, даже плакать мне невмоготу.
Мне легче вспомнить скарлатинный бред.
В нем числа множились на да и нет,
И ничего не удавалось мне —
На потолке два крылышка амур
Все умножал на телефонный шнур
И тени от одежды на стене.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Давно я не была в той стороне.
***
Не было в небе запасника
Для кучевых облаков,
Снег с быстротой проказника
Выпал и был таков.
Солнце надраило досиня
Небо и верх окна.
Рыжие волосы осени
Тронула седина.
Рыжая, в зрелом возрасте,
Возле дверей стоит
И о зиме из гордости
Вовсе не говорит.
***
Будь проклята! — скажу в античном духе, —
Как много остается у старухи
Незавершенных дел:
Ремонт, архив, сберкасса, завещанье.
Хочу и я, как средние мещане,
Как сдавшие жилплощадь горожане,
Греть за душой задел
Деньжонок для прямых своих потомков.
Да вот сижу в дому среди обломков
Стен, плиток и окон.
Прошел жилец по книгам, как по трупам, —
Валяются они, прилипнув к трубам.
А что опять я в положенье глупом —
Не случай, а закон.
***
Ветер такой, что еще не покрытые пухом
Облетают желтые одуваны,
Ветер такой, что руки елям-толстухам
Ломает — и льется смола из раны.
Ветер такой, что если поверить слухам,
Не эпохой веет, а новой эрой,
Даже не эрой, а пахнет периодом новым,
Сотворенным из пепла и серы.
А быть может — и доледниковым.
Ветер такой, что забыты живые примеры —
Посвисты электричек, многоголосье птичье,
И т. д., и т. п., и проч.
Ветер такой, что некоторое наличье
Здравого смысла не сразу смогло превозмочь
Гул апокалипсиса и бессонную ночь.
***
Курю на крылечке, гляжу на колечки,
Я, может быть, даже жива.
Курю на крылечке, приходят словечки,
А может быть, даже слова.
Не надо о смерти! На птичьем концерте
Как бархат и замша трава.
Мерцалка предсердья, не надо о смерти!
Она никогда не права.
|
|
