 |
ГОЛОСА
№3, 2008
Владимир Васильев
***
Не очень на события богатый
День августовский выпал, как зеро.
И местный археолог тащит в хату
Окаменевшее русалочье ребро.
(Такое же в поселочном музее
Приезжие видали ротозеи.)
По крыше ходит голубь за голубкой.
Он кланяется, раздувает зоб.
Отцовскою попыхивая трубкой,
За ними наблюдает мальчик Боб.
Две дачницы-сестры, Наталья с Марфой,
На море штиль озвучивают арфой.
Хозяйка приготовила обед.
Почесывает спину бультерьеру.
Хозяин дачи — он же краевед —
На огороде откопал триеру
И снова закопал. И очень рад:
Так лучше сохранится экспонат.
Поэт в сраженье с рифмою до точки
Дошел и написал: «Ни дня, ни строчки».
Склонился над следами птичьих лапок.
Песочные часы ложатся набок...
Оса хмельная плавает в вине.
Ленивый день ползет через экватор.
И кажется, что слышишь: в вышине
Пощелкивает Главный калькулятор,
Сводя значенье бытовых причин
До бесконечно малых величин.
***
Темнеет. Как строй боевых кораблей,
По небу скользит вереница нулей.
Торчит единицей кирпичной труба.
Над пеной пивной отвисает губа.
Последний ларек у заставы. Втроем
Стоят и гадают: «За что же мы пьем?»
К стене прислонив три тяжелых копья,
Хмелеют Алеша, Никита, Илья...
За рощею поле. За полем овраг.
В овраге никто не скрывается. Враг
Давно уж отчизны последний предел
Покинул, оставив троих не у дел.
В пустых небесах далеко от земли
Над ними без счета плодятся нули.
Стоят и гадают: «Идти по домам?
Иль грянуть “Не лепо ли, братия, нам...”»
1961-й ГОД
Летело облако, похожее на поэта, лежащего на диване.
Людмила Зыкина пела задушевную песню «Издалека долго...»
Юрий Гагарин посылал с орбиты привет всему человечеству
И знаменитой итальянской актрисе Анне Маньяни.
Я тогда еще не знал, что «Анна» по-древнееврейски означает «Благодать».
Я тогда еще не знал, что моей будущей жене уже исполнился год.
Я и не мог знать, что сорок лет спустя разбужу ее светом настольной
лампы,
Чтобы записать, как летело облако, похожее на поэта...
***
На кухне чайник со свистком
Залился трелью жалкой.
Присела кошка над песком,
Хвост вытянула палкой.
А в том песке стояла ель,
А за окном мела метель,
И я в ночи глубокой
Припомнил чей-то афоризм
О том, как чужд натурализм
Поэзии высокой.
Я из себя строку добыл:
«Я в прошлой жизни снегом был».
Но чудо не возникло.
И чайник выплюнул свисток,
И кошка загребла песок,
И ель слегка поникла...
***
Кричали птицы неотлетные
Про зло полета кругосветного,
И лица строгие банкнотные
Смотрели с облака офсетного
На штампы регистрационные,
На чьи-то визы многократные,
И в чрева лайнеров бездонные
Входили люди невозвратные.
Рассыпался пакет с покупками
У пассажира заполошного.
И провожающие группками
Стояли на краю у прошлого,
Где плиты гладкие бетонные
Обрамлены огнями взлетными,
Где люди, в небо вознесенные,
Значками становились нотными.
***
Николай Второй бывал в Бад Наухайме,
Но памятник поставили не ему, а Элвису Пресли.
Снился мне сон, будто царь-батюшка Николай Второй
и его венценосная супруга поехали на велосипедах
из Бад Наухайма во Фридберг послушать знаменитого
Элвиса Пресли, который тянул в Германии военную лямку,
да еще и Гришку Распутина с собой прихватили.
Послушали, постояли в толпе да и назад поехали.
«Бесовщина!» — ругался Гришка. «Воистину так!» —
соглашалась царица, вспоминая вихляющие бедра Элвиса.
А царь-батюшка ехал позади и насвистывал «Tutti-frutti».
***
Этой ночью крылья сильные
Расправляют корабли.
Этой ночью ветры синие
Их уносят от земли.
Спи, родная, и не спрашивай,
Почему мы здесь с тобой.
Над землей летя, разглаживай
Край подушки голубой.
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПОМПЕИ
Они бежали, спасаясь от ярости Везувия,
Но, увидев художника, останавливались
И застывали в эффектных позах.
Красивые люди в красивых одеждах.
«Спасибо», — говорил художник,
Делая торопливые наброски
И составляя из фигур классическую композицию.
И люди бежали дальше.
Некрасивые, растрепанные,
Объятые неподдельным ужасом.
***
Нас греки древние любили:
Мудры и на руку легки,
Они посуды много били,
Чтоб нам достались черепки.
И клады прятали небрежно,
Везде монетами соря,
Затем, чтоб опознать успешно
Могли мы каждого царя.
Они грядущего картины
Легко могли воображать
И сразу строили руины,
Чтоб ничего не разрушать.
***
«Расскажи мне что-нибудь», —
Попросила Пенелопа.
И Одиссей рассказал ей всю Одиссею.
От начала до конца.
— Вообще-то я читала Гомера, —
Сказала Пенелопа, зевая, —
Но мне так приятно слушать
Твой голос...
|
|
