 |
АННАЛЫ
№3, 2008
Петербургский поэт Геннадий Алексеев* умер двадцать лет назад, в 1987 году, на самой заре перестройки. Так что многие свои не слишком подходящие для советской печати стихи опубликованными он так и не увидел. Но и то, что поэт сумел напечатать в своих четырех прижизненных книгах и в многочисленных подборках в «Неве» и «Авроре», в ленинградских «Днях поэзии», было замечено читателями, в том числе и непрофессионалами: одна моя знакомая провинциальная учительница с 1970-х годов и до сего дня показывает на примере его стихов, что такое поэзия...
Многие стихотворения поэта сохранились в домашних архивах в разных городах России: у псковского журналиста и поэта Алексея Маслова, у известного барда Владимира Ланцберга, у петербургского поэта Арсена Мирзаева, у автора этих строк. А недавно рукописный фонд Пушкинского Дома пополнился несколькими большими папками с домашним архивом поэта, переданным его вдовой, живущей в Иерусалиме, и дочерью, переехавшей жить в Америку. Тогда-то наконец и появилась возможность реально увидеть, что успел за свою жизнь Геннадий Алексеев. А успел он много.
Архитектор по основной специальности, Алексеев начал писать в 1960-е и почти сразу, сначала отказавшись от рифмы, а потом и от размера, нащупал свой неповторимый поэтический язык. Правда, писал и сонеты, и прозаические миниатюры, но в основном все-таки — верлибры. Самое удивительное, что их печатали.
Одна из излюбленных форм Алексеева — вариации: человек мягкий и интеллигентный, он не хотел расставлять все точки над «i», любил долго кружить над истиной, постепенно, но верно приближаясь к ней, вежливо, но твердо отвечая на возражения воображаемых оппонентов, убеждая в своей правоте сомневающихся.
Он был истинным шестидесятником со всеми вытекающими последствиями: верил в справедливость и переживал из-за ее явного дефицита, апеллировал к разуму и сердцу, идеализировал своего современника. Многие знания, как водится, с каждым годом добавляли ему скорби — тем не менее, писал он и «на темы Евангелия» (так называется один из его больших циклов), и на темы античной мифологии, и на темы Ницше. Как художнику, ему кое-что позволяли (то есть печатали). Но основное, лучшее, как у многих поэтов того времени, оставалось, как принято говорить, в столе. Не в рукописях, а на пожелтевших уже машинописных страницах, поверх которых мелким почерком Геннадия Ивановича были надписаны новые строчки, иногда полностью заменяющие все, что было в первом печатном варианте.
Разбирать все это — дело будущих исследователей, благо они уже появляются. Главное — ненапечатанных стихов оказалось очень много. Это и грустно (потому что сам поэт увидел на книжных и журнальных страницах лишь малую толику написанного), и радостно (будет что печатать еще не один год, радуя читателя).
Правда, он, читатель, сегодня совсем другой: его уже не удивишь ни интеллектом, ни артистической тематикой, ни вполне, как выяснилось, уживающейся с нашей повседневностью античной мифологией, ни изысканным интертекстом, ни балансирующим на грани цинизма парадоксом... Ни тем более верлибром, который сегодня пишут и печатают все: от гениев до графоманов.
Мне довелось видеть поэта лишь однажды, в его старой квартире на Васильевском, близ Гавани. Там я впервые увидел на стенах его «архитектурную» живопись — среднее между кубизмом и Магриттом, и получил в подарок пачку напечатанных на машинке стихов, по поводу которых автор грустно сказал: «Их никогда не напечатают». В последнюю квартиру Алексеева, в писательском доме на том же острове, но ближе к центру, я попал уже после его смерти...
...В одном из стихотворений Геннадий Алексеев по очереди передает ощущения одного человека в разные годы, начиная с 12 века до века... 68-го! Иногда кажется, что он действительно жил и в далеком прошлом, рядом с Одиссеем и императором Веспасианом, и в далеком будущем, которое никогда не виделось ему таким уж светлым: столь реальными собеседниками выступают в его стихах и Юлий Цезарь, и Дева Мария, и Жанна д’Арк, и Малюта Скуратов, и президент Кеннеди.
Интересно, как прозвучат его стихи сегодня, сумел ли он перешагнуть свое время. Прошедшим летом ему исполнилось бы 75.
К этой дате в петербургском издательстве «Геликон Плюс» друг поэта Александр Житинский выпустил солидный том стихов Алексеева, собрав почти все опубликованные при жизни и после смерти поэта стихи. Еще одна небольшая книжечка вышла в библиотеке московского журнала «Воздух». Наконец, большая подборка стихотворений и прозы поэта вошла в очередной выпуск «Ежегодника рукописного отдела Пушкинского Дома», только что вышедший из печати.
Все стихи, приведенные ниже, раньше не публиковались; они взяты из архива Алексеева в рукописном отделе Пушкинского Дома с любезного разрешения его директора, Татьяны Сергеевны Царьковой.
Юрий Орлицкий
Геннадий Алексеев
БРОНЗОВЫЙ
Склонившись с пьедестала
попросил об услуге:
пожалуйста
пачку «беломора»
и коробок спичек!
купил
сунул в бронзовую ладонь
ночью пришел на площадь
вижу —
струится дымок
не выдавайте! —
сказал он —
курю потихоньку
трудно бронзовым
я ему посочувствовал
а сколько их
бронзовых
торчит на площадях!
29.9.82
ЗАБЫВЧИВОСТЬ
(на темы Светония)
Когда он завтракал, бродячая собака принесла ему с перекрестка человечью руку.
Божественный Веспасиан
когда он завтракал
бродячая собака
принесла ему человечью руку
потом собака притащила
вторую руку
потом ногу
потом остальное
он сложил все
как положено
и получился человек
не хватало только головы
он позвал раба
отрезал ему голову
и приставил к шее человека
вот теперь красиво! —
сказал он —
теперь все на месте!
И тут собака
притащила голову
он посмотрел
и ему стало дурно —
это была
его собственная голова
он забыл
что этой ночью
его растерзала толпа
он все позабыл
и спокойно завтракал
как ни в чем ни бывало.
?????
И показали мне меня
плывущего как дельфин
по морским волнам
я изумился:
как ловко я плаваю!
и показали мне меня
сидящего в клетке с канарейкой
я восхитился:
какой я компактный!
и показали мне меня
держащего небесный свод
на богатырских плечах
я забеспокоился:
а где же Атлас?
и показали мне меня
каменного
вырубленного из серого базальта
я огорчился:
к чему эта монументальность?
и рассказали мне обо мне
всякую всячину
я слушал
разинув рот
зачем они мне меня показывали
зачем они мне обо мне рассказывали
так и не понял
да мало ли зачем!
20.8.80
ИЗ ДНЕВНИКА
1113 год
рубился с нехристями
зарубил пятерых
один был о трех головах
ветер такой
что дубы трещат
1500 год
видел царя
он взглянул на меня —
я так и обмер
снегу навалило
страсть!
1720 год
фок-мачта сломана
и бизань тоже
уповаем на милость божию
в России сейчас
блинами пахнет
1840 год
читаю Гоголя
презабавный писатель
таких не читывал отродясь
липа уже отцвела
1904 год
говорят что японец
напал на нас внезапно
не может этого быть
издали звон колокольный
1942 год
очнулся в воронке —
руки-ноги целы
заплакал от радости
зяблики пели в кустах
2093 год
где же обещанный
конец света?
свинство однако!
читал Апокалипсис
на сон грядущий
6710 год
о господи
до чего мне жить надоело!
ногти что ли подстричь?
09.01.82.
МОИ ПОХОРОНЫ
мои похороны были скромными
я шел за своим гробом один
с букетиком фиалок в руке
день был солнечным
на кладбище пели птицы
и могильщики были навеселе
потом я напился на своих поминках
плакал
и горланил дурацкие песни
я был доволен собой
потому что умер вовремя.
НЕУДАЧНЫЙ УБИЙЦА
Человека долго не было
человека пришлось подождать
человек пришел и промолвил:
я хочу вас убить!
убивайте — сказал я —
коли охота так убивайте
человек улыбнулся и произнес:
я непременно вас убью
конечно убьете — сказал я —
какие могут быть сомнения!
человек кашлянул и прохрипел:
сию минуту я вас убью
разумеется сию же минуту — сказал я
чего тянуть?
человек чихнул и пробормотал:
я давно решил вас убить
вот и отлично — сказал я —
таких как я приятно убивать
человек вздохнул и прошептал:
но признаться мне вас жалко
это естественно — сказал я —
меня следует пожалеть
человек выругался и заорал:
но я все равно убью тебя как собаку!
а как же иначе — сказал я —
именно как паршивую собаку
человек всхлипнул и простонал:
из-за вас я стану убийцей!
совершенно верно — сказал я —
но не стоит так огорчаться
человек высморкался и процедил сквозь зубы:
начнем пожалуй!
начинайте, начинайте — сказал я —
от души желаю вам удачи
человек почесал в затылке и заявил:
я передумал!
вы что — шутите? — возмутился я —
кто же убьет меня в таком случае?
человек пожал плечами и сказал:
откуда я знаю?
я пришел в ярость
и едва не убил человека
ей-богу!
13.3.80
ПОЭТЫ
Вот например
Бальмонт
рыжий
картавый
хилый
низкорослый
или к примеру
Анненский
у него лихие
офицерские усы
а у Волошина на голове
сплошные джунгли
в них мелкие пташки
выводят птенцов
да что там говорить —
что ни поэт —
диковина!
Артюр Рембо
рабами торговал
а Франсуа Вийон...
о нем уж умолчу
поэты любопытнейшая публика!
жаль
что их мало
13.6.82
СЕМЬ СУ
Вконец обнищавший
Жерар де Нерваль
занял у кого-то
семь су
и покончил с собой
почему же именно семь?
за переправу
Харон берет дороже
или старик снизил цену
вряд ли
он скуповат
14.07.66
ПОСЛЕДНЯЯ ПЕРЕПРАВА
Милости просим! —
улыбнется мне Харон
и я сойду в лодку
держась за ее борт
садитесь поудобнее! —
скажет Харон
и я сяду на корму
сложив на коленях руки
поплыли! —
объявит Харон
и я стану глядеть
в мутно-желтую воду
подплываем! —
провозгласит Харон
и я увижу угрюмый
каменистый берег
платите! —
потребует Харон
и я положу обол
в сухую старческую ладонь
вылезайте! —
прикажет Харон
и я выйду на берег
оглядываясь по сторонам
вам прямо, потом налево —
объяснит Харон
и я побреду по тропинке
между темных гладких камней
будьте осторожны! —
крикнет Харон —
тропинка скользкая!
какой приятный старик! —
подумаю я —
и лодка у него
что надо!
28.12.80
ФИГУРЫ
Часы бьют полночь
и выходят фигуры:
Гай Гракх,
Ду-Фу,
Малюта Скуратов,
Франсуа Вийон,
Монтецума,
Николай Васильевич Гоголь
и — маршал Тухачевский.
Фигуры рассаживаются в комнате,
и начинается спор
о смысле Истории.
Гай Гракх
кричит больше всех,
а Гоголь
ехидно улыбается.
Я помалкиваю.
Я еще не вошел в историю.
И не войдешь! —
говорит мне Малюта Скуратов
и гогочет, тряся рыжей бородищей, —
ей-богу не войдешь!
Ишь чего захотел!
9.05.67
?????
И ты обернешься
и чей-то голос
принесет тебе ветер
оттуда, сзади
и ты услышишь слова
погоди мой дружок
не спеши!
и чья-то тень
скользнет по тебе
легко и печально
и ты тихо вскрикнешь
поняв
что уже опоздал
и чьи-то руки
дрожащие скорбные руки
тебя обнимут в последний раз
и ты узнаешь их
их грешно не узнать
и чье-то тело
ты вдруг увидишь
распростертым пред собою
и ты догадаешься
это оно
твое бездыханное тело
и ты удивишься
Ялта 23.07.81
Подготовка текста Ю.Орлицкого
* См. также публикацию в «Арионе» № 1/2002.
|
|
