|
ТРАНСКРИПЦИИ
№1, 2000
Октавио Пас
БЕЗУДЕРЖНЫЙ В ОБРАЗАХ, СЛОВЕ И МЫСЛИ
В одном из своих эссе мексиканский поэт Октавио Пас (1914—1998) пишет: «Поэзия является лишь в тот момент, когда обезличенная память — запас слов компьютера или словарь — скрещивается с нашей личной памятью: и тогда отменяются все правила, шквалом врывается неожиданное, непредвиденное. Разрушаются любые предписания, наступает смерть устоявшегося: поэзия всегда есть искажение, лингвистическое смещение...»
Таким пониманием поэзии пронизано все творчество Нобелевского лауреата 1990 года. В превосходной статье А.Кофмана «Утопия Октавио Паса» (ИЛ, 1991, № 1) говорится: «Творчество Паса — синтез традиций национальной (в том числе доколумбовой) культуры, испанской поэзии барокко и XX века, западноевропейского сюрреализма, символизма и структурализма, восточных религиозно-философских учений». Объединение такого множества начал могло бы привести к эклектике, но у Паса оно органично и придает его поэзии удивительное своеобразие, выразительность и силу. Это — следствие огромного творческого темперамента и внутренней свободы поэта. Земное в его стихах резонирует с космическим, несовместимое оказывается совместимым, медитация взрывается неожиданными метафорами. Он преклоняется перед Словом и Языком — таинственными и гибкими субстанциями, высшим выражением которых стала Поэзия — интуитивная форма познания мира и самопознания, мощный инструмент эмоционального общения.
Соотечественнику Паса, мексиканскому писателю Карлосу Фуентесу, принадлежат слова: «Я не знаю ни одного из ныне живущих писателей, кто мог бы так мощно выразить множественность времени, множественность возможностей достижения гармонии и правды, выйти за рамки унаследованных нами догм».
Параллели напрашиваются. Как художник Пас ближе к Бетховену, чем к Моцарту, ближе к Ван Гогу, чем к Ренуару.
Предлагаемая вниманию читателя подборка переводов невелика и, конечно, не может дать представления о поэзии Октавио Паса во всей ее многогранности. Первые пять стихотворений (от «Концерта в саду» до «Сумерек»), написаны в шестидесятых годах и вошли в сборник «Восточный склон». В них чувствуется дыхание Востока, с которым Пас был знаком отнюдь не поверхностно — будучи с 1945 по 1968 г. на дипломатической службе, поэт посещал Японию, а с 1962-го исполнял обязанности посла Мексики в Индии. В стихотворениях «Сумерки» и «Письмо» звучит притягивающая Паса тема времени, мгновений, властвующих над миром и меняющих его.
В 1968 г. он оставляет пост посла, протестуя против жестокого подавления студенческих демонстраций на своей родине, и в течение нескольких лет живет в эмиграции — в США, Англии и Франции. Стихотворения, созданные в эти годы, а также в первые годы после возвращения на родину, вошли в сборник «Возвращение», увидевший свет в 1976 г. В них его поэзия предстает во всем ее своеобразии и неповторимости. В публикуемую подборку переводов из этого сборника вошло стихотворение «Вещи и призраки». Наконец, стихотворение «В честь Клавдия Птолемея», написанное позже, отражает философскую тему, вторгающуюся в том или ином виде во многие поэтические и прозаические произведения Паса (он не только поэт, но и выдающийся эссеист). Это — феномены Языка и Письменности, сущностей, которые, возникнув на заре человечества как примитивные средства общения, превратились со временем в нечто гораздо более значительное, стоящее в определенном смысле над человеком и влияющее на ход истории не меньше властителей и полководцев.
В заключение считаю своим долгом задним числом выразить искреннюю признательность покойному поэту за данное им в свое время разрешение опубликовать переводы его произведений. Мне приятно также принести благодарность петербургскому поэту Аркадию Драгомошенко за неожиданный подарок — сборник стихотворений Октавио Паса, после чего работа над переводами стала неизбежной.
Сергей Корнилов
ОКТАВИО ПАС
КОНЦЕРТ В САДУ
(ви2на и мриданг)*
Кармен Фигероа де Мейер
Шел дождь.
Час — это глаз огромный.
В нем существуем, словно отраженья.
И реки музыки
Втекают в мою кровь.
И если говорю я «тело», мне отвечают: «ветер».
И если говорю «земля», мне отвечают: «где?»
Раскрыт двойной цветок вселенной:
Грусть приходить
И радость оставаться.
Теряю я себя в самом себе.
В САДАХ ЛОДИ**
В голубизне единодушной
Громады мавзолеев
— Задумчивые, черные, глухие —
Внезапно извергали
птиц
ПИСЬМО
Изображаю эти буквы
Как день рисует образы свои
Потом сдувает их не возвращаясь
* Музыкальные инструменты Южной Индии.
** Эти сады расположены в Дели. В них находятся мавзолеи средневековой династии Лоди.
ДАЛЬНИЙ РОДСТВЕННИК
Этой ночью ясень
Чуть не сказал мне что-то
Но промолчал
СУМЕРКИ
Чем держится полуоткрытая,
темнеющая ясность,
свет неверный над садами?
Деревья, уступая
тяжести усталых птиц,
во тьму склоняют ветви.
Над каменной стеной
еще сияет чистота
сосредоточенных мгновений.
Встречая ночь,
в застывшие фонтаны
уже преобразились рощи.
Упала птица, травяной ковер,
темнея, растворяет грани,
известь стала черной.
Мир правдоподобие теряет.
ВЕЩИ И ПРИЗРАКИ
Джозефу Корнеллу
Шестигранники стеклянно-деревянные
чуть больше, чем коробки от ботинок.
В них ночь с ее огнями поместилась.
Памятники каждому моменту
из осколков каждого момента:
бесконечность в клетках.
Статуэтки, печати, стеклянные четки,
пуговицы, булавки, наперстки:
сказки и повести времени.
Память вяжет эхо, распускает:
в четырех углах коробки
дамы без тени в прятки играют.
Погребенный в зеркале огонь
и вода, уснувшая в агате:
соло Дженни Линд и Дженни Колон*.
«Картину надо создавать, — сказал Дега, —
как совершают преступление». Но ты построил
ящики, где вещи груз имен своих снимают.
Игральный автомат видений,
сосуд для встреч воспоминаний,
гостиница сверчков и созвездий.
Ничтожные, бессвязные фрагменты:
наперекор Истории, руины создающей,
ты строил из руин свои творенья.
Театр призраков:
с законом тождества
в серсо играют вещи.
Hotel Couronne: в коническом графине
Трилистник клевера и Альмендрита**, вся — глаза,
в обманах сада отражений.
* Оперные певицы XIX века.
** Альмендрита (Миндалинка) — крошечная девочка, героиня детской сказки: «родственница» Дюймовочки.
Гребенка — арфа. Трепет струн
под взглядом девочки,
немой с рожденья.
Луч разума рассеивает чары:
бог одинокий
над угасшими мирами.
Бесспорно: привидения реальны.
Тела их легче света,
жизнь короче этой фразы.
Джозеф Корнелл*: в твоих коробках
мои слова светились лишь одно мгновенье.
* Американский художник-модернист, автор инсталляций.
В ЧЕСТЬ КЛАВДИЯ ПТОЛЕМЕЯ
Я человек: мой путь
недолог. Ночь огромна.
Но вижу я:
на небе звезды пишут.
Не понимая, сознаю:
я тоже надпись,
в этот самый миг
меня с трудом читает кто-то.
Перевод С. Корнилова
|
