 |
ГОЛОСА
№1, 2010
Юрий Ряшенцев
МАШИНА ВРЕМЕНИ
В машине времени коробка передач
сломалась вдруг. Я так устал от неудач!..
Иван Четвертый мне, по-моему, не рад,
и совершенно непонятно, как — назад.
Здесь неуютно, и опричники персты
суют в глаза, собачьи трогают хвосты
взамен мандатов, и посконный черный люд
кадит царю за то, что мстителен и лют.
Какие славные бывают времена!
И светит солнышко! И яблок до хрена!
И гимназисточка единственно для вас
на фортепьянах создает Собачий вальс...
Да, революция придет, но ведь — когда...
А поцелуй в ночном саду не ерунда,
а часть процесса, о каком, содеяв плоть,
с большим теплом поведал людям сам Господь.
Но что мечтать, когда я с ужасом в очах
без толку дергаю бесчувственный рычаг.
Машина времени застыла на века.
О, этот чертов «ЛогоВАЗ», «АЗЛК»
иль кто там делает такую лабуду.
А говорили, что машина на ходу...
А на ходу Малюта, черный и живой,
над непутевою шоферской головой.
* * *
Скучная, скучная, длинная, длинная, как вот эта строка,
к апрелю зима, что петровский вельможа, ужасна без парика.
Ее серебристым и праздничным буклям нескоро теперь черед.
Как жить в виртуальном этом пространстве: в незримом скрипе ворот,
Никитских и Красных, Покровских и прочих, на ровной почве валов,
средь Марьиных рощ, да неужто забывших обиду своих стволов?
Да будет вам... Так вот и жить, глазея на прибавленье дня,
как будто прежнего было мало для вас да и для меня,
как будто из кокона белого цвета, которым казался день,
могло бы явиться дивное нечто, когда бы не наша лень:
какой-нибудь небывалой рацветки бархатный махаон,
но мы не додумались, недоглядели, и вот не явился он.
Остаться бы так, как вот эти ворота, Никитские, например:
и нет тебя, вроде, но ведь объясняет французу милиционер:
направо от Пушкинской к ним и придете, к Никитским своим воротaґм...
А там ни ворот, ни дверей, ни запоров, просто а там, а там —
весна, разливающая по лужам пенные облака,
синяя, синяя, долгая, долгая, как вот эта строка.
* * *
На воздушном параде стрекоз
штатской бабочки легкий наркоз
на мгновенье дурманит твой взгляд.
Оборви славный гомон детей
хоть один из весенних дождей,
но не каждый, не все, не подряд.
Гомон игр в тополином дыму —
предисловье к чему-то. К чему?
К драме, к фарсу, к роману в стихах?
Вон как рыжая та егоза
на подругу взметнула глаза,
ей дружка не простив впопыхах.
Дай им Бог... А ведь, может, и даст.
Вечный кризис, на что уж зубаст,
но не вечный же он, в самом деле.
Впрочем, дело не в нем, а — в душе,
в стрессах, в чувствах из папье-маше
и, простите, во взбалмошном теле...
А стрекозы опять — за свое.
Как недолго мое забытье
на воздушном военном параде.
И еще боевитей в разы
вертолет боевой стрекозы.
Нависай, стрекоза, Бога ради.
|
|
