 |
ГОЛОСА
№4, 1999
Борис Кокотов
УДМУРТИЯ
По площади — почти как Бенилюкс.
Подстрижены поля под полубокс.
Не видно горизонта из-за скул
холмов. Колючий лес — раскос.
Удмуртия. Здесь не сажают роз.
Пьют здорово, но вовсе не кумыс.
Здесь помельчал чуть-чуть великоросс,
зато монгол увесист, как кирпич.
Обширный край! К Уралу прислонясь,
Европе ты суешь еловый шиш,
бесхитростен, как дурочка в гостях,
неприхотлив, как лошадь или Иж.
Удмуртия. Удумаешь муру —
и муторно и все наперекос,
как будто ты просил под бенилюкс,
а обкарнали вновь под полубокс.
. . .
Сад ЦДСА, где лодки напрокат
толченым кирпичом поперчены дорожки.
Оркестрик духовой играет невпопад,
подростки группами выходят из киношки.
Неподалеку Дуров Уголок
с непритязательным своим аттракционом...
я здесь когда-то жил, со временем я б мог
служить здесь сторожем или, допустим, кленом.
Сад ЦДСА, скамеечки в саду
свежепокрашены. Пенсионер с газетой.
Дежурный лебедь плавает в пруду.
По репродуктору — обрывок менуэта.
Читальня. Шахматный дощатый павильон.
За поединком наблюдает зритель.
Противник мой великодушен. Слон
под боем, юноша, прошу, переходите.
Я неудачно разыграл гамбит
и не использовал свой шанс, наверно.
Я лебедя кормил, крошил ему бисквит,
шурша листвою к дому брел вдоль сквера.
Мой мир (пускай не мир — мирок )
на карту нанесен размашисто, неточно:
киношка, чебуречная, каток,
просветы переулков самотечных...
И этот Сад... Все правильно — нельзя,
себя обманывая, брать ходы обратно.
Я поспешил, пожертвовав ферзя.
Я здесь когда-то жил. Я жил когда-то.
У ХРАМОВЫХ ВОРОТ
Согрешил я, предав кровь невинную
Матф. 27.4
А нам-то что? — ответили Иуде. —
Он осужден, ты получил свое:
все тридцать шекелей... Вернешь? Давай не будем!
Тут праздник на носу — не до того.
Тебе сказали: отвали и баста!
Закрыто разбирательство. Усек?!
И нечего совать нам эти баксы:
Он выбрал смерть — ты выбрал кошелек.
Ошибка говоришь? Довольно крови?
Он Храм хотел разрушить — это факт!
Кого е..т: виновен — невиновен?!
Ты сам уйдешь отсюда или как?
Спрячь серебро и позабудь дорогу
к воротам Храма. Сказано: гуляй!
Ну, наконец убрался, слава Богу!
Тут Пасха на носу, а этот раздолбай...
ЭТИМОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ
Том темно-красный Фасмера смотрю,
от Е до М листаю наугад.
“Слова, слова, слова...” — доверясь словарю,
к истокам речи я вернуться рад.
Корней славянских юная семья
не заслоняет строгую латынь;
сосед-германец сердится: “Ja, ja!”
На север оттеснен горластый финн.
Эллады полустертые лады
в церковном сумраке свой доживают век,
и конница гортанная Орды
спит мертвым сном, не довершив набег.
Язык Авесты, царственный санскрит
и Ханаана сладостный жаргон
травой забвенья проросли меж плит
на кладбище названий и имен.
Суть соответствий не вмещает ум;
до обнаженных звуков добредя,
Шумера тростниковый слышу шум —
глоссарий ветра, моря и дождя.
Захлопываю темно-красный том.
Я оглушен и умудренно нем,
покамест проступает стих-фантом
сквозь сполохи вокабул и фонем.
|
|
