 |
ГОЛОСА
№1, 2011
Сергей Стратановский
. . .
Немец из бывших военнопленных
Смотрит на башню
у парка Победы нашей,
Башню над домом,
и вдруг говорит, обращаясь
К находящимся рядом.
“Я это строил,
Башню строил,
и дом этот тоже строил,
Каменщиком сначала
и лишь потом — бригадиром.
А до этого я, на войне,
Был пулеметчиком и убивал не жалея
И не видя их лиц...
(Впрочем, они наших лиц
Точно так же не видели.)
Обломился наш блиц.
Стал я пленным,
стал каменщиком умелым,
А потом бригадиром.
Было ли это
Искупленьем греха — я не знаю.
Мы об этом не думали,
просто работали честно,
Да и сам я об этом
только сегодня подумал”.
. . .
Гельмут, Ганс или Отто —
один из многих
Фюреру служащих,
но не оружием грозным,
Не в санчасти, не скальпелем,
а кинокамерой — глазом,
Гибель жизни вбирающим.
Все он фиксировал:
танков движенье, сраженья,
Пленных русских,
бредущих по грязи, по лужам,
Лица их обреченные
и глаза их, идущих туда,
Где кончается солнце.
Так на пленке его
и остались навеки их лица.
Их глаза уцелели.
И в Грядущем Суде
в оправданье свое он предъявит
Кинохронику эту.
. . .
Всем — и солдатам и командирам
Запрещалось вести дневники на фронте,
И в огромную смерть
все они уходили без слов,
Слов своих, а не общих.
Возражают: а письма?
Так письма-то были для тех,
Кто любил их и ждал,
и кого они тоже любили,
И писали, что с ними
все в порядке, что скоро победа, что всех
В день триумфа отпустят
к родителям, к детям, к любимым.
. . .
Не было летних кафе
На проспектах, на улицах...
Не было
Сервированных столиков,
тентов, каймы из цветов.
Что же было? “Сайгон”,
кайф кофейный,
портвейн в ближнем скверике,
Или дальше — во дворике,
там, где контейнер для мусора,
Дохлый куст и сарай без лица,
И где рюмку свинца,
как однажды сказал Кудряков,
Нам протягивал ангел.
. . .
Магид Сергей, мой приятель,
мне рассказал как-то раз,
Что Иосифа Бродского
(не его самого, а стихи его)
В неказистом блокноте
ему показал в первый раз
Пьяный летчик какой-то
за кружкой, в пивбаре у Невского,
В пиво-точке бойкой.
Где теперь летчики эти,
что любили не только небо,
Но и речи о небе,
и с самим Кукловодом заоблачным
Разговор долгий, строгий
и в стихотворной форме.
. . .
Просто поводырем
Для слепого
и костылем для калеки
Быть в этой жизни
и в достоинстве стать наравне
С человеком творящим:
с писателем, с изобретателем,
С композитором звуков,
объемов и красочных масс,
И с ученым,
творцом и спецом
По загадкам научным,
а также с врачом наилучшим
Вровень стать, наравне.
Человеком вполне, пусть не гением
И в ином неумелом.
. . .
Профессия болеть,
и как реки изгибы
Становится болезнь...
Куда течет река?
В Ничто, в небытие
или в миры иные,
Где встретят ангелы,
но ангелы немые,
Не говорящие, зачем была болезнь.
|
|
