 |
ГОЛОСА
№1, 2011
Юрий Ряшенцев
. . .
Вот песенка, которую предместье
заполучило прямо из тюрьмы.
Но весть не отвечает за предвестье:
Колян не тот, какого знали мы.
К нам весть пришла как точка авантюре
и лагерю, где он провел года,
куда попал по лихости и дури,
но всех отмазал, кто с ним был тогда.
Вон он сидит: ни шуток, ни улыбки,
какие-то из-под рубашки швы.
А где же наши золотые рыбки,
где наши птички синие?.. Увы!..
Картинке той уже и не полвека.
Мой верный сон, смори меня, смори!
О, мой Ерусалим, о, моя Мекка,
мой грустный рай, Хамовники мои…
Как преданы и вены, и аорта
вам, вольных папиросок огоньки
и два неточно сыгранных аккорда
из-под одной калеченной руки.
ЗАПОВЕДНЫЙ САД
Это белый пион — чемпион заповедного сада.
Но не надо
так долго бродить в заповедном саду.
Ведь, похоже, его золотая литая ограда
запирает ворота к восьми.
И видать — на беду,
потому что нельзя же так резко
и глупо расстаться
с биографией,
или, уж ежели честно, — судьбой,
возникавшей порой
то под видом лукавого танца,
то в обличье погрома,
рожденного пьяной толпой.
А расстаться приходится.
Черная роба гвардейца
дружелюбно теснит загулявших
из кущ и аллей.
Уходи в свой район деловой,
уходи и надейся:
эти липы еще пошумят
над дорогой твоей.
Там над белым пионом
колдуют две старые пчелки.
Им, в их годы, невмочь колдовать,
но колдуют они.
И колышется снова
пшеница подкрашенной челки,
и слетает опять босоножка
с веселой ступни.
И слиянье времен,
их счастливая нерасторжимость
расточают такой аромат в наступающей мгле,
как не знаю уж что,
как, быть может, одна только жимолость,
о которой я только и знаю,
что есть на земле.
. . .
Деревья в таком единении тут,
так спутались в небе верхи:
кленовые звезды на дубе растут,
на липе — сережки ольхи.
Внизу же стволы ощутимо темней.
И скрытная, будто семья,
глухие враждебные тайны корней,
небось, покрывает земля.
. . .
Сейчас девятый час. Сейчас бычка, наверно,
погонят в хлев. Сейчас взрычал кобель.
Из беленьких своих леггорнов птицеферма
сейчас, в июльский день, творит метель.
Сейчас на Оренбург проехал джип случайный.
Сейчас старуха чистит медный таз.
Но этот шлягерок из окон местной чайной,
нет, это — ныне, нынче, не сейчас.
Родного языка наречья и глаголы —
как им верна казачья сторона.
Вон каменный лицей из деревянной школы.
Где та сейчас? А ныне — вот она!
А там, за ковылем, за тучкою непрочной,
темнеет лес, вершащий жизнь свою
свободно, как язык, полдневный и полночный,
тот щедрый, на котором говорю.
|
|
