 |
МАСТЕРСКАЯ
№2, 2
Амарсана Улзытуев
АНАФОРЫ
Авторский манифест
Вполне возможно, что осваивая и перекладывая на русскую почву архитектонику европейского стиха, русская поэзия случайно выплеснула с водой младенца. Речь идет о поэзии, существовавшей параллельно “литературе”, — о великой традиции заговоров и заклинаний, былин и плачей, гимнов и призываний. Традиции, в значительной мере создавшей язык и уж точно — саму поэзию. И сегодня есть смысл оглянуться назад.
Речь идет и о набивших оскомину силлаботонических ритмах, и, хотя это и не главное, о рифме. Лучше все-таки перестать использовать ее как обязательный аксессуар стихосложения. Вместо нее для акустической гарнитуры стиха я предлагаю использовать анафору. Которая, во-первых, может выступать как структурирующий элемент стихотворного потока, не давая ему превратиться в аморфное образование типа верлибра, а во-вторых, представляется более естественной и свободной для ритмообразования стиха, его родовспоможения, его песенного начала.
Чтобы не быть голословным, представляю на суд читателя результат эксперимента: опыт реконстукции древнего стиха в его современном звучании, когда европейская рифма заменяется анафорой и передней рифмой, а европейская метрика — естественным для русского уха ритмом, то есть теми художественно-поэтическими средствами, которые лежали в основе древней русской поэзии и, к слову сказать, поэтики монгольских народов (в полном объеме эти опыты будут представлены в книге “Анафоры”, готовящейся к печати в издательстве “Время”).
АВТОПОРТРЕТ
Чистое золото орд моего лица,
Чик узкоглазым, как лезвие, взглядом — и нету его, супротивника мово!
Вырастил я нос да не нос, приплюснутый кувалдой,
Выпрастал из-под жестких волос ушки на макушке — слушать
топот судьбы.
Если захочешь стать ханшей моих широких скул, богиней моих
алчных губ,
Есть один способ, есть:
Влюбиться в этот боксерский нос-дикорос,
Включиться, как лампочка, об этот чиркающий по тьме взгляд.
ИЗ ЖИЗНИ ЗЕМЛЯКОВ В МОСКВЕ
Разбойником во лесах он был бы — лихим и жестоким,
Риски любит, как в детстве ириски. В пьяном угаре
Рим он мог бы разрушить варваром злобным,
Риэлтор... в аренду чужое жилье сдает,
Работа для черствых душой и ленивых,
Раб своих вредных привычек,
Радоваться людям не нужно и лишне — лишь бы впарить лоху подороже,
Ради Христа, прости его Боже,
Рано отца лишился, маму не слушал, попал под дурное влиянье
песен блатных,
Раз, и первая ходка...
А как он поет!
Акафисты ему бы служить святым отцам чудотворцам!
Аще обрящеши кротость, одолееши мудрость!
А нам-то что до заповедей древних,
Аспид, недавно опять выпил и руку поднял на родных,
Я же ему говорю — брат мой, добрее, добрее будь...
. . .
Мальчиков ученица 9-го “Б” еще сторонилась,
Мама с Гражданской войны еще до конца не пришла в себя,
Мало ей было с белыми воевать — теперь светлое будущее
всего человечества строит,
Марш Энтузиастов, как океан, так тревожно и сладко еще бушует
в СССР...
Это было когда еще звали друг друга — товарищ,
Эра милосердия должа была наступить вот-вот,
Эхо революции было в те дни еще звонким, как девический смех,
Эх, а завтра — Великая Отечественная война.
Эзра Паунд еще не якшался в фашизмом,
Эзоповым языком Зощенко еще вовсю соловьем заливался,
Эсэсовцы еще не повесили этих девчонок,
Эту по имени Искра, и ту по имени Зоя...
ЛЕТО
Озеро Щучье, купаюсь с моими детьми,
Оленьке — девять, сыну Дондоку — шесть,
Рядом мой друг, Мастер Ли, Лихотин Леонид —
Рябь от него по всему побережью.
Дочка и сын бросают мне круг — Папа, лови!
Долго я плыл к нему — 43 года,
Дорог мне радости каждый малюсенький миг
Досыта быть счастливым отцом во вселенной.
Много воды утекло с той волшебной поры,
Мною до дыр зачитана Книга священная судеб,
Снов из глубин, лавин мирской суеты.
Снова и снова мне улыбаются дети на озере Щучьем...
ПРОБЛЕМА, ЕЕ РЕШЕНЬЕ
Когда наваливается перекати-валун, и ты
Кажешься сам себе, что
Катишься сам себе, что
Каркают уже тебе, что
Камень спирает грудь и страх
Мороком обступает и
Молча, молча, все делает молча с тобой...
Молись всем богам — ты только наделаешь хуже,
Молот судьбы остановишь лишь сам...
Сам ты смеялся чайкой над морем,
Саамы на белых оленях счастья пели тебе свои песни,
Самаритянки поили тебя с далеких ладоней любви...
Отпускаю,
О, отпускаю, на волю богов ласточек моих страхов, синиц моей боли,
Осознаю, с помощью теплых рук добрых людей как отвалить этот камень, —
Освобожденье...
|
|
