 |
ПАНТЕОН
№3, 1994
Петр Семынин
ФЛАМАНДСКОЕ ПЕРО ПЕТРА СЕМЫНИНА
Неизбывная моя печаль в том, что Петра Семынина знают у нас мало и плохо, что этот, на мой взгляд, первостепенный поэт еще не занимает места, по праву ему принадлежащего. Эту неизбывную мою печаль я разделяю с Корнеем Ивановичем Чуковским, чьи письма к Петру Андреевичу Семынину опубликованы недавно во второй книжке альманаха «Стрелец» за 1993 год.
Помню, как полоснула по глазам и воображению строка «Лохматое белое солнце», открывающая поэму «Негр». Ван-Гоговской силы образ! Это была середина тридцатых годов. Князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский собрал нас, нескольких начинавших стихотворцев, и убедительно-резко выделил Петра Семынина. В дальнейшем каждая встреча в печати с этим поэтом удивляла. «Баба, усатая, с короткими руками, похожая на карлицу-гиганта» — неожиданно возникла сатирическая точность Домье и Бабеля. «Сановно сердится индюк» — образ, характеризующий и индюка и сановника. Так же, как «в кузнях меч и речь ковались рядом», глагол «ковались» работает и на кузнеца и на певца. В прозе петух клюет зерно, в поэзии Петра Семынина он склевывает «все звезды»… Этому поэту присуща не только живопись словом, его увлекает не только «фламандской школы пестрый сор», но и напряженный драматизм мысли, эпические сцены современности и истории. В любом жанре поэзии, в любом ее виде Петр Семынин оригинален. Оригинален в пушкинском смысле этого слова (о Баратынском: «Он у нас оригинален — ибо мыслит»). Лирика и эпос этого поэта не только волнуют, но и заставляют мыслить.
Петр Андреевич Семынин родился в 1909 году (ему сейчас было бы 85 лет), умер в 1983-м. Его покоряющая скромность сослужила ему плохую службу — литературные чиновники и издатели его не замечали. Так сложилась репутация, за ней и судьба. Но приговор ее, уповаю, будет пересмотрен. Поэт верил, «нет остановившегося часа». Неведомое и забытое может стать ведомым и памятным.
Лев Озеров
ПЕТР СЕМЫНИН
В ЦИРКЕ
Львы на тумбах,
Как на кафедре доценты,
Морщат лбы над смыслом жизни,
Кто — ленясь, кто — истово.
А по клетке ходит,
Ставя им оценки,
Укротительница с плеткой —
Истина.
* * *
Такой леденящей душу
Близости неба,
Как в этом нагорном краю,
Я по ночам
Не испытывал прежде нигде.
Здесь небо трепещет,
Льется,
Пылает,
Как на ветру подожженный спирт,
У самого лба твоего, и вот-вот
(Будь осторожен в эти мгновенья)
Волосы вспыхнут твои,
Затрещат,
И пепел твой в пропасть
Сдунет дыхание ночи.
БАЗАР
Жара и пыль. Базарный люд
Толпится у возов и лавок;
Слепцы «Кирпичики» поют,
За пенье выдавая навык.
Они вдвоем ведут мотив —
Рябой мужик с опухшей бабой,
Тугие бельма закатив
Для публики, на жалость слабой.
У бабы голос дребезжит,
Но скудость к выгоде дуэта:
Еще страдательней мозжит
Сердца стоящих пенье это.
Забыв корысть, забыв жару
(Уж так у русского в природе —
И на торгу и на пиру
Задумываться на народе,
Коль песня душу обовьет),
Потупясь, мужики молчали,
Как будто в сумрак вещих вод
Глядели с берега печали.
Потом слепые повели
Про иву, срубленную в поле,
И деньги, звякая, текли
В картуз, как дань сердечной боли.
А через час за горсть муки,
Черны от бешенства и пыли,
Толпою те же мужики
Здесь беспризорника убили.
|
|
