 |
ОЙКУМЕНА
№4, 1994
Наталья Николенкова, Владимир Токмаков, Александр Строганов
ПРОВИНЦИЯ?
Поэзия, как птица, живет везде, однако принято думать, что единственными центрами ее являются у нас Москва и Петербург. И вся жизнь, с нею связанная, происходит только там. Возникает ощущение, что поэзия в провинции какая-то другая, да и поэты, там живущие, — другие. Варятся в собственном соку, читают стихи друг дружке, а то и вовсе не читают.
На деле столицы наши страдают той же провинциальностью; на поэтических вечерах большую часть слушателей и тут составляют поэты. А что до жизни, то поэтические фестивали, как ни странно, проводятся как раз в провинции — в Керчи, Костроме, Смоленске, Саратове, Барнауле... В Москве, по крайней мере, прочно утвердился лишь ежегодный фестиваль верлибра в Музее Сидура.
Допустим, этот российский централизм — если не судьба, то традиция. Но ведь где-то поэты оперяются, прежде чем слететься на столичный поэтический базар. И уже одно это подсказывает, что провинция совсем не так уж пустынна, как это предстает поверхностному столичному взгляду.
Да, провинция голодна на поэзию. Мало книг, коими москвичи и петербуржцы теперь избалованы. Явившегося «живьем» поэта средней руки в провинции встречают так же восторженно, как и мастера. Провинция всеядна, она с радостью примет и «традиционалистов», и «авангардистов». Но в этом-то голоде и свидетельство ее живучей силы.
Подтверждением сказанному может служить фестиваль «Мастерские модерна», состоявшийся минувшей осенью в Барнауле, да и сам этот город. Удивительно изобилие издаваемых там поэтических книг — причем немалыми, даже по столичным меркам, тиражами. В зале местного Маленького музыкального театра, где проходил фестиваль, не было свободных мест. Московские поэты чувствовали себя в гостях едва ли не уютнее, чем дома, ибо их тут не оставили без внимания. Фестиваль транслировало местное телевидение, о нем спорили газеты. И поэзия самого Барнаула также была достойно представлена. Трем барнаульским авторам мы предоставляем слово в нашей публикации.
Дмитрий Тонконогов
НАТАЛЬЯ НИКОЛЕНКОВА
• • •
Не знаю, от чего аминазин, —
Но ненавижу рыбный магазин,
Ведерный кофе, суррогаты слов,
Хамелеонов, кобелей, ослов,
Сибирские морозы, хруст костей,
Ночных, в окно влетающих, гостей.
Будильника садистские звонки,
Любви и дружбы мелкие глотки,
Зеленую одежду, беляши
И бредни о спасении души.
• • •
Как в повторяющемся сне,
Назойливом и страшном,
На угольях — на простыне —
На опыте сестренки старшей —
Вертись, подскакивай, кричи,
Пытаясь разодрать ресницы!
Зеркальный мир — кровоточит,
А кажется, что только снится.
ОБСТАНОВОЧКА
Подруга в рафаэлевском берете.
Помада на дешевой сигарете.
Индийский чай как символ комильфо
Эпохи перестроек и надстроек.
Как ветрено! И как похмельно стоек
В фуфайке зека дворник под окном!
Белоказачьи песенки поем
И врем всю ночь, сумняшеся ничтоже.
Прощай, цветной октябрь с индейской рожей!
Привет, сухой нордический октябрь,
Графичный, словно нотная тетрадка!
В руке у мамы тает шоколадка,
Календулы рыжеют в хрустале.
И дальше, чем пролив Па-де-Кале, —
Старинный друг на улице соседней.
Чадит свеча. Чихает пес в передней.
(Ему известен смысл, но что нам в том?)
Наденем наши черные береты
(«Крепитесь, барнаульцы, скоро лето!») —
И в дождь, как в кругосветку, уплывем.
ВЛАДИМИР ТОКМАКОВ
• • •
Если к святыне
постоянно прикладываться устами,
то ее можно разрушить
поцелуями
до самого основания...
• • •
Мой прадед
вернулся в 1918 году
с Первой мировой войны
живой, проносив с собой
в вещмешке икону
Богоматери со Спасителем.
Мой дед
вернулся в 1945 году
со Второй мировой
живой, проносив у сердца
партбилет.
Мой отец вернулся в 1959 году
с войны «физиков» и «лириков»
живой, проносив в сердце
образы Че Гевары, Хемингуэя,
Ремарка, Твардовского и
Евтушенко.
Мой брат
вернулся в 1984 году
с афганской войны
живой,
проносив в кармане фото
любимой девушки.
АЛЕКСАНДР СТРОГАНОВ
• • •
Облаков ли не уберегли?
Или были белыми дни?
Волей невидимого ли весла
Высь с одуванчика смерть унесла?
Седобородая морда ль быка?
Олух пролил ли ведро молока?
Или постели постланы были
С вечера, да любить позабыли?
Или любили, но рано ушли?
Или ключей под ковром не нашли?
Выкупаны ли в муке воробьи?
Или оставлен след от ладьи?
Или дурили, да в перья попали?
Или глаза от застолий устали?
Или лето Лете сродни?
Или были белыми дни?
* * *
Не заповеди зла читали ветры нараспев,
Раскачивая ветхий купол ночи.
Искрясь на севере смеялся, осмелев,
Посеребренный сказкой колокольчик.
Не страх, а скоморох чудил в предчувствии снегов,
Обрушивая шаг на листья с лязгом,
И дул в трубу, и плакал, ногу уколов,
И что-то о судьбе бубнил бессвязно.
* * *
Возалкала на воле волчицею выть,
Вымученная мечта.
Чем не чудо — из губ лепить
Охальные имена?
Как отбившихся птах не словить
В пестрый чулок? —
Пуговицей не позолотить
Розовый кулачок?
|
|
