 |
МОНОЛОГИ
№4, 2012
Евгений Абдуллаев
ПОЭЗИЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ (VI)
Очерки о поэзии 2010-х
В предыдущих очерках мы несколько углубились в около-стиховедческую область: рассуждали о рифмах, эпитетах, паузах. Пора немного сменить оптику.
«Поговорим о Риме — дивный град...» (Мандельштам).
Поговорим об интернет-поэзии — дивной и не очень.
Сказано о ней, конечно, не столько, сколько о Риме. Но тоже немало.
Чем отличается интернет-поэзия от просто поэзии?
Собственно, ничем. Стихотворение — если это не просто слова в столбик — остается тождественным себе независимо от того, где и как опубликовано. В газете, в Интернете, на манжете. Слабое стихотворение — или просто «средне-хорошее», — естественно, зависимо от «оболочки», в которой подается. Скажем, положенное на хорошую музыку, оно и само «хорошеет». Что касается графоманского, то его, конечно, никакая сервировка не спасет...
О том, что никакой особой «интернет-поэзии» не существует, еще в начале нулевых писал в «Арионе» (№ 3/2001) Ян Шенкман. Правда, с оговоркой:
«Интернет не просто очередное техническое новшество, а культурный феномен... Он не просто делает литературный процесс интенсивней и разнообразней, не только позволяет поддерживать связь с читателем и чувствовать себя независимым от консервативных литературных кланов, контролирующих бумажные журналы».
Оговорка справедливая. Да, культурный феномен. Да, процесс разнообразился. Да, связь с читателем и независимость от бумажных журналов... Только не совсем ясно: все перечисленное — это хорошо или не очень? Не для культуры в целом или для литпроцесса — а для поэзии?
Возможно, тогда, в эпоху интернетного «штурм унд дранга», самому критику (и не ему одному) это было не совсем понятно. Но теперь, с более чем десятилетней дистанции, можно подвести некоторые итоги. И высказаться менее гадательно.
Кружок — журнал — группа — Сеть
Примерно раз в девяносто лет, по моим подсчетам, в русской словесности происходит появление новой формы организации поэтической жизни.
В 1730-х появляется первая форма — кружок (общество, салон) любителей поэзии. Возникает он, напомню, среди воспитанников петербургского Сухопутного шляхетского корпуса; впоследствии некоторые из воспитанников Корпуса (Сумароков, Нартов, Олсуфьев...) создали Общество любителей российской словесности.
В 1820-х поэзия из кружков и салонов выплескивается в литературные журналы (или альманахи). Стихи в журналах печатались и до того. Но собственно литературные периодические издания, в которых поэзии и поэтической критике отводилось бы не менее четверти всего объема, — это началось именно с 1820-х.
Отсчитываем еще девяносто лет — в 1910-х приходит поэтическая группа. Еще в 1900-е русские символисты не представляли собой группы. Были символистские кружки («аргонавты»), салоны («Башня» Иванова), журналы («Весы»). В следующее десятилетие ведущей формой становится именно группа. Группами мыслили себя эгофутуристы, будетляне, акмеисты, имажинисты...
Наконец, 2000-е; новая форма — Интернет. Первые опыты «поженить» поэзию с новой технической средой имели место еще в конце 1990-х. В 2000-м в «Литературке» прошли первые дискуссии по сетевой литературе. Но формой организации поэтической жизни он стал лишь в «нулевые». Прежние формы — кружки и салоны, журналы и альманахи, группы и объединения — не исчезают. Вообще, каждая новая форма не отменяет прежние. Хотя процесс поэтического «группостроительства», оживившийся в конце 1980-х, с середины 2000-х почти полностью замораживается.
Можно заметить, что каждая последующая форма все более демократична. Для поэзии это, конечно, не комплимент; Густав Шпет, думаю, не без основания считал ее самым аристократичным видом словесности. Это — констатация. Поэтический кружок — вещь как бы для избранных, немногих. Журнал — раздвигает, размыкает эти кружковые границы: и авторов, и читателей у журнала значительно больше. Группа еще более демократизирует процесс: если для издания журнала требуются литературно-профессиональные навыки, то поэтической группой могли объявить себя любые стихотворствующие субъекты. Особенно — молодые, начинающие. Правда, для группы — таков был эстетический предрассудок прошлого века — все же требовалась какая-то литературная платформа, программа, манифест... Что же касается поэтического Интернета, то тут «окно возможностей» (как теперь говорят на офисном диалекте великорусского) распахнуто до предела. Создаешь страничку в «Живом Журнале» («Контакте», «Фейсбуке») или на каком-нибудь нередактируемом сайте. И сколько хочешь выкладывай свои плоды холодных наблюдений и сердца горестных замет...
И еще. С демократизацией поэтического процесса идет его коммерциализация. Кружок, или салон, — предприятия еще сугубо некоммерческие. Литературный журнал уже способен в некоторых случаях — и в отдельные периоды истории литературы — приносить некоторую прибыль; но гораздо чаще держится за счет пожертвований или дотаций. Так было в начале прошлого века («Весы», «Золотое руно», «Аполлон» — все они издавались благодаря меценатам), так оно есть и сегодня. Поэтическая группа — при значительно меньших вложениях, чем журнал, — способна была принести более быстрые дивиденды. По крайней мере — в 1910-е, когда все это начиналось, и особенно — в случае футуризма. (Дивиденды не столько самим поэтам, сколько организаторам их гастролей, вечеров, лекций — на которые привлеченная рекламой публика «валила валом»1.)
И наконец, Интернет. Выкладывание стихотворения в Сети, разумеется, акт для поэта совершенно бескорыстный и бесплатный. И в этой бескорыстности и бесплатности профессиональный поэт (и даже известный) абсолютно уравнен со стихотворцем-любителем. Об этом внешнем равенстве я еще скажу. Но вот одно отличие между ними в «сети» все же есть. Последние — стихотворцы-любители — гораздо более перспективная группа с точки зрения интернет-коммерции. То есть люди сообразительные быстро расчухали, что на желании «малых сих» публиковаться и становиться «звездами» поэтического Интернета можно делать деньги. И стали их делать. Беря их, естественно, не за саму публикацию — а за разные дополнительные услуги по промоушну в Сети хотя бы в пределах собственного сайта (сайтов).
Определенная коммерческая составляющая — повторюсь — была и в предыдущих формах организации литпроцесса. Только в журналах ставка делалась на уже достигших известности авторов, в группах — на поэтов молодых, на «новые имена». В Интернете — по самoґй его демократичной логике — наиболее перспективной оказывается «безмолвствовавшее» прежде большинство. Поэты-любители. Поэты-графоманы.
«Ты мне трибуной послужи...»
Уточню. Стихотворение, сочиненное ко дню рожденья друга (родственника, шефа...) и прочитанное за праздничным столом, — это не графомания. Равно как и юношеские переживания, записанные в столбик, в какой-нибудь тетрадке, запрятанной от посторонних взоров так далеко, что сам ее найти не можешь — пока лет через двадцать она не обнаруживается где-то на верхней полке и не прочитывается с ностальгической усмешкой... Это — не графомания.
Это — любительская поэзия. Вполне достойный и безопасный для окружающих род досуга2. Который был, есть и будет — пока «морозы» будут рифмоваться с «розами». Или, на худой конец, «палка» — с «селедкой». Не называют же, скажем, лудоманией вдохновенное настукивание одним пальцем по клавишам. Это — любительское музицирование, которым никто не попытается блеснуть на конкурсе имени Чайковского. Выступать в одном ряду с профессионалами, иными словами.
Но в музыке отделение любителей от профессионалов довольно жестко. Существует многоступенчатый процесс обучения, начиная с определения наличия слуха и вдалбливания азов нотной грамоты. В поэзии создать систему обучения, аналогичную той, которая существует в обучении другим «языкам» (языку музыки, языку живописи, архитектуры), не получается. Поскольку поэзия «работает» на том же языке, каким люди пользуются ежедневно и всю жизнь. Так что срифмовать розы с морозами может уже дошкольник, а сочинить опус, написанный тем же метром и почти теми же словами, что и стихотворение кого-нибудь из классиков, реально после трех-четырех классов средней школы.
Объяснить любителю, что для писания стихов требуется слух не в меньшей степени, чем для занятия музыкой (в том числе, и музыкальный слух), — удается не всегда. Равно как и то, что умение писать «в склад и в лад» аналогично усвоению основ сольфеджио. Не более. Даже менее: скорее, овладению тремя «блатными» аккордами на гитаре. И когда убедить в этом не удается — или просто не оказывается поблизости профессионала, который это способен сделать, — симпатичный стихотворец-любитель мутирует в малосимпатичного графомана.
Графомания, таким образом, — не всякая любительская, неумелая поэзия; это любительская поэзия, не осознающая своей неумелости. Претендующая на то, чтобы стоять в одном ряду с профессиональной.
Тем более что последние лет пятнадцать внешние отличия между профессионалом и любителем стерлись до предела.
Поэт N выступает на поэтических вечерах? Стихотворец-любитель N1 тоже выступает; даже чаще и еще иногда вместе бардами. Поэт N ездит на поэтические фестивали? И стихотворец-любитель N1 туда ездит (сам его там видел). Поэт N зарабатывает на жизнь не поэзией (а порой вообще не литературным трудом) — но ведь и N1 творит и публикуется тоже исключительно из любви к музам. У поэта N вышла, наконец, книжка стихов — у N1 они выходят почти каждый год. Сообщает N на своем вечере, что тираж ее — сто экземпляров; с места поднимается N1: «И у меня последняя книга тоже таким же тиражом вышла!» (эпизод не вымышленный).
Но, пожалуй, более всего тому, чтобы внешняя граница между поэзией и графоманией истончилась, как озоновый слой, поспособствовал именно Интернет.
...Год назад мне предложили «пожюрить» в одном литературном интернет-конкурсе. Состав жюри подбирался своеобразный: Андрей Битов, Ксения Собчак, Дмитрий Воденников... Как раз в это время я писал обзор поэзии за год, где собирался дать ее срез от любительской до «толстожурнальной»; лишние «полевые данные» мне, как я думал, не повредят.
Не могу даже приблизительно назвать то количество опусов, которые пришлось просмотреть. Внешне все это походило на стихи. Здесь было все. Все возможные жанры. Была здесь и гражданская лирика:
Я обращаюсь к лире вечной:
Ты мне трибуной послужи...
И пейзажные картины:
Тревожное время рассвета,
Дрожащие капли росы.
И, словно младенец раздетый,
Луна покатилась в кусты...
И бытовые зарисовки:
Вальяжно, к рынку явно не спеша,
Идет торговка — дивно хороша.
С васильевской российскою красой,
Прилавок заполняет весь собой...
И конечно же, любовная лирика во всем своем многообразии:
Разденьте женщину... Разденьте...
Не вожделея... просто так.
Или:
Неважно, с кем ты засыпаешь,
А важно, с кем проснешься ты,
С кем ты разделишь боль и радость
И закрома своей души...
Или — почти «Песнь Песней»:
Твои груди торчат, как церквей купола,
Твои бедра — гитарная дека...
Можно еще цитировать — но не буду. Равно как и называть имена авторов. Они, в общем-то, не виноваты. Как любительские вирши это вполне приемлемо. Размер, рифма. Образы. Лира, гитара. Беда, что этим людям нашептали (а они — поверили), что то, что они пишут, следует публиковать. Выносить на широкий суд, рассчитывать на некое профессиональное признание.
Разумеется, между поэзией любительской и профессиональной нет никакой колючей проволоки (полоса отчуждения — не больше). В отдельных, единичных случаях любительская поэзия может приближаться к профессиональной. В том же конкурсе я обнаружил одного автора, чьи стихи на общем фоне выделялись хоть какой-то относительной самостоятельностью.
В год моего рожденья был сквозняк,
И холод был зимы непобедимый.
Родители укутывали меня так,
Что я остался все-таки живым и невредимым.
Через года, как маленький росток
Через асфальт, с трудом я пробивался.
Чумазый и голодный мой роток,
Помимо корок, мало с чем встречался.
И все-таки счастлива та пора!
Для счастья не нужна была причина.
Копеечка, стекляшка да игра,
Да в доме брат или другой какой мужчина...
Вот — жизнь страны, вот — жизнь ее детей.
Не сходятся, как параллельные Евклида.
На кухне коммунальной, меж дверей,
Без устали читают Майна Рида...
(Юрий Богомолов)
Текст, конечно, тоже любительский. Я имею в виду не несоблюдение размера3, а несвободу от лирических штампов — да еще и фонетически неряшливых («И все-таки счастлива та пора!» — счастлива топора) и очевидную вторичность поэтического мышления: сам сюжет «езды в детство» заезжен до банальности. Но в своем разрешении у этого автора он не всегда банален, и любительство его хотя бы где-то рядом с собственно поэзией...
Бывают такие же единичные случаи и встречного движения, со стороны поэзии профессиональной. Ее луч может порой выхватывать нечто и из сферы любительского стихотворства. Особенно в периоды кризиса и обновления поэтического языка. Можно вспомнить вирши «малороссиянки Милицы», опубликованные по настоянию Хлебникова в «Садке Судей»:
Хочу умереть,
И в русскую землю
Зароют меня!
Французский не буду
Учить никогда!..
Или стихи «коломенского жителя Jeanа Сухова», которые хотел в начале 1920-х издать Борис Пильняк:
Лиловенький цветочек
Испанской красоты
Зелененький листочек
Ах как вы хороши!!
Но одно дело, когда такие перлы извлекает на свет и публикует профессиональный литератор: не смеха ради, но ради некого «остранения», которое в небольших дозах всегда идет на пользу поэзии (отсюда же — ее извечный интерес к «примитиву», фольклору...). Но не всякий «коломенский житель» будет терпеливо ждать, пока на его «цветочек испанской красоты» найдется какой-нибудь Хлебников или Пильняк. И не всякому захочется играть роль эдакого «таможенника Руссо». Тем более что сегодня есть Интернет. А в Интернете — сайты, где тебя с твоим «цветочком» и прочими «закромами души», можно сказать, ждут.
Меньше всего хотелось бы здесь кого-то обличать. Сам формат Интернета — виртуально-демократический и виртуально-коммерческий — смещает акценты с создателя на потребителя4. В этом, пожалуй, и есть своеобразие Интернета как культурной формы. Он внушает потребителю, что тот может довольно легко стать создателем (точнее — быть признанным в качестве такового). А создателю — что он должен как можно ближе быть к потребителю, быть с ним постоянно «на связи» — благо техника это тоже позволяет...
Относительно того, как Интернет «соблазняет» любителя, уже сказано.
Теперь — о том, какие «соблазны» возникают в связи с Интернетом у поэтов профессиональных.
Бренды и френды
Начну, однако, не с поэтов, а с тех, кто искренне решил им помочь. Посоветовать им, как посредством Интернета «получить обратную связь от читателей и критиков, задать правильное направление развития своего творчества и получить широкое признание».
Статья Аллы Носковой «Интернет как пространство для продвижения поэзии и поэтического творчества»5, откуда взята эта цитата, при первом прогляде меня заинтересовала: цифры, графики... Приятно было видеть, что не один я все пытаюсь подружить в литкритике гармонию с алгеброй. Пока не понял, что это за цифры и для чего они тут...
Помню, в годы моей учебы на философском факультете один студент явился как-то к декану и объявил, сияя, что определился, наконец, с темой дипломной работы: «Я вывел формулу семейной гармонии!» И тут же начал покрывать доску разными цифрами и символами.
Цель Аллы Носковой была, разумеется, менее амбициозна. Всего лишь вывести «формулу» гармонии между поэтом и массовым читателем, истосковавшимся по поэзии. Ради этого она и просчитала количество запросов в Google e и Yandex e на слова «поэзия», «стихи», а также на сочетания вроде: «стихи девушке», «прикольные стихи», «поздравления + с 8 марта стихи», «стихи бывшему», «красивые стихи + о любви». И так далее — несколько страниц цифр в столбик. Еще несколько страниц — разбивка числа пользователей, набиравших подобные запросы, по городам. Столько-то в Томске, столько-то в Омске...
Как сказал Алексей Максимович Горький, когда ему показали выступление ста девиц, с точностью часового механизма одновременно выбрасывавших вверх ножки: «Работу вы проделали большую, сложную и никому не нужную».
И дело даже не в том, что под словом «стихи» (как и под «семейной гармонией») люди понимают настолько разное, что строить на этом какие-то расчеты, мягко говоря, не корректно6. А в том, что не приходится рассчитывать, что поэт (настоящий), впечатленный этими цифрами в столбик, перестанет валять дурака и выберет «правильное направление развития своего творчества». Подчинит его самопромоушну в Сети, следуя таким вот советам:
«Тратить время и силы нужно на продвижение персонального бренда поэта, а не на отдельные стихотворения и элементы творчества».
Не сомневаюсь, что А.Носкова руководствовалась добрыми побуждениями. Как и другие авторы — мне уже приходилось о них писать, — которые желали просветить бедолаг-литераторов консалтинговой мудростью. То концепцией позиционирования, то теорией потребления продуктов культуры 7...
Нет, я не считаю, что поэт должен оставаться эдаким «непризнанным гением». История русской поэзии не знает крупных поэтов, которые бы были совершенно не признаны своими современниками — если не читателями, то коллегами, критиками.
Тем более что современная серьезная поэзия вполне представлена в Интернете. Например, в «Журнальном зале» (ЖЗ) «Русского журнала» (magazines.russ.ru). Признается это, вроде бы, и в статье Носковой:
«“Журнальный зал” — это замечательный проект, который является сегодня главным ориентиром в мире настоящей литературы и поэзии. Но его цели и функциональность узко ориентированы на элитарную аудиторию и не предполагают коммуникацию с широкой аудиторией читателей».
Относительно элитарности. Слово красивое. Но — насколько оно применимо к сетевому ресурсу, который доступен для любого пользователя и совершенно бесплатно? Что же это за такая общедоступная и безвозмездная элитарность?
Да и какую аудиторию — в случае современной поэзии — считать элитарной? Пятьсот читателей? Тысячу? Пять тысяч? Пять тысяч читателей — и не просто читателей, а именно современной поэзии, — элитой назвать уже язык не поворачивается. И у меня всегда было интуитивное ощущение, что число людей, читающих, или хотя бы проглядывающих, поэтические подборки, выложенные в «ЖЗ», где-то подходит к этой цифре.
Решил проверить. Выбрал несколько таких подборок — из прочитанных и чем-то запомнившихся. Старался, чтобы все они вышли в этом, 2012-м, году и были из разных журналов. После чего обратился к куратору «ЖЗ» Татьяне Тихоновой с просьбой сообщить количество просмотров этих подборок с момента их выкладывания.
В результате получились такие цифры.
Алексей Дьячков («Новая Юность» № 3) — 4401 просмотр; Михаил Дынкин («День и ночь» № 4) — 2952; Василий Ковалев («Сибирские огни» № 9) — 1970; Григорий Медведев («Знамя» № 1) — 2533; Виталий Науменко («Новый Мир» № 7) — 12580; Александр Петрушкин («Волга» № 9—10) — 2832; Феликс Чечик («Арион» № 2) — 5527; Ганна Шевченко («Дети Ра» № 6) — 2108 8.
В общем, цифры не совсем элитарные. Особенно, если учесть, что все эти публикации существуют (изначально) в «бумажной» версии. Так что к цифрам этим следует еще мысленно приплюсовать число прочитавших те же подборки в самих журналах. И счет этих читателей, думаю, тоже идет на тысячи (тут уж проверить не у кого). И еще — для чистоты эксперимента — я сознательно брал только поэтов, почти нигде — кроме «ЖЗ» — не представленных. Ни в других сетевых ресурсах, ни в «телеящике», ни порой даже на «бумаге»9. Составь я список из других имен — например, Гандлевского, Кушнера, Чухонцева... — количество просмотров было бы, более чем уверен, иным. Уж точно — не меньшим.
Это — что касается «элитарности» «Журнального зала». Теперь относительно второй оговорки А.Носковой — что этот ресурс «не предполагает коммуникацию с широкой аудиторией читателей».
В действительности коммуникация между поэтом и читателем («широким», «нешироким», любым) постоянно происходит. В том числе — и в «ЖЗ».
И средство этой коммуникации — одно: стихотворение. Послание поэта к читателю. Бутылка, брошенная в море, — по известному сравнению Мандельштама.
Нужна ли в поэзии какая-то другая коммуникация? Более «интерактивная»? Не уверен.
Сошлюсь на собственный скромный опыт. Несколько раз получал письма от читателей, раздобывших каким-то образом мой электронный адрес. Письма с откликами (приятными). За которые я, естественно, благодарил. Однако во втором — или третьем — «мейле» читатель неожиданно (вначале неожиданно: потом-то я уже этого ожидал) присылал собственные стихи. С просьбой прочесть и откликнуться. Я читал. И откликался. Стараясь подбирать слова и выражения с наименьшим травматическим эффектом. После чего переписка иссякала. Коммуницировать со мной дальше читателю становилось, видимо, неинтересно.
Отклик нужен поэту. Особенно в момент его профессионального становления. Да и позже — тоже небесполезен. От коллег по поэтическому цеху, от критиков, редакторов. От — изредка — обычных, неизвестных читателей: как правило, случайный, спонтанный. Натыкаешься, скажем, в том же Интернете на собственные стихи, выложенные в ЖЖ совершенно неизвестного тебе человека. Или на них же, в переводе на какой-то другой язык... «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». Точнее не скажешь. Но иногда, вероятно, возникает у поэтов желание «предугадать». Проконтролировать этот, казалось бы, тонкий и непостижимый процесс. Порулить им. Собственноручно устраивая, поддерживая и модерируя коммуникацию в «сети» с читателями...
И вот вместо бросания бутылки в океан появляется веселое швыряние бутылками друг в друга: такая вот групповая интерактивная игра. С последующим взаимораспитием в теплой виртуальной компании.
«Я отвечаю: обращение к конкретному собеседнику обескрыливает стих, лишает его воздуха, полета... Страх перед конкретным собеседником, слушателем из «эпохи»... настойчиво преследовал поэтов во все времена. Чем гениальнее был поэт, тем в более острой форме болел он этим страхом».
Сегодня эти строки Мандельштама, вероятно, кажутся старомодными. Мало ли что они там себе, в доинтернетную эпоху, воображали. Сегодня «конкретного собеседника» — читай: «френда» — поэт зачастую не только не бежит: он его нетерпеливо поджидает. Например, в своем «Живом Журнале».
«“Живой Журнал”, — как говорилось на входе при создании аккаунта, — это возможность выразить себя, поделиться своей жизнью и связаться с друзьями в сети» 10.
И поэты принялись выражать себя, делиться своей жизнью и связываться в Сети.
Речь не только о стихотворцах, у которых шансы опубликовать свои тексты, кроме как в своем ЖЖ (или на стихах.ру), невелики. Новые стихи в своих ЖЖ стали регулярно выкладывать и серьезные поэты, подобных проблем, вроде бы, не испытывавшие. Бахыт Кенжеев, Виктор Куллэ, Борис Херсонский, Алексей Цветков, Андрей Родионов...
«Тиражи моих стихотворных сборников никогда не превышали тысячи экземпляров. Тем временем в моем блоге на livejournal.com, который совсем не принадлежит к числу самых популярных, число уникальных читателей порой составляет тысячу в день»11.
Чтобы «уникальные читатели» Алексея Цветкова не восприняли это как мой очередной злобный наезд на своего «френда», оставлю как есть, без комментариев...
Вообще, все сказанное — «не в осуждение, а в рассуждение». Речь не о вреде livejournal ов и прочих социальных сетей как таковых. Некоторые поэты их ведут — но не используют для регулярного стиховыкладывания. В крайнем случае, вывешивают в начале «дневника» опубликованные «на бумаге» сборники (или интернет-ссылки на них). Своего рода визитная карточка, не более.
Да и многие из поэтов, выкладывавшихся прежде километрами в своих ЖЖ, уже немного остыли к такому поэтическому паблисити.
«Года два назад, — рассказывает Бахыт Кенжеев, — я увлекся «Живым журналом» — эдаким общедоступным сетевым дневником, где многие мои знакомые размещают стихи сразу после написания. Увы, довольно скоро наступило разочарование. Во-первых, нехорошо, когда стихи на страничке окружены рекламой сетевой торговли валютой и запчастей к иномаркам. Во-вторых, чтение поэзии — занятие целомудренное. Легкая доступность размещаемого в сети как-то обесценивает стихи, что ли»12.
Согласен. Интернет сделал большое дело: облегчил процесс публикации и расширил аудиторию читателей. Решил, иначе говоря, ту проблему, которой мучились многие профессиональные поэты в 90-е. Но одновременно с облегчением процесса публикации возник соблазн публиковать стихи с пылу с жару, как пирожки. А с расширением аудитории — превратить свою жизнь в перманентную «встречу с читателями», только и успевая вести виртуальный конферанс и отвечать на «записочки из зала»...
Конечно, свои соблазны были и у прежних форм организации поэтического процесса. Например, когда в 1910-е стали возникать и множиться поэтические группы, наиболее активными и «медийно» заметными фигурами оказались поэты второстепенные (а порой — посредственные). Что из стихов Городецкого, Бурлюка, Лившица, Шершеневича, Мариенгофа выдержало испытание временем?
Но у Интернета этих «медийных» ловушек на несколько порядков больше. И не столько для стихотворцев-любителей13. И не для профессиональных поэтов, большинство из которых и не очень-то «тусуется» в Сети. А, скорее, для начинающих поэтов, которые (бывали случаи) могут легко спутать «сетевой» успех — с профессиональным признанием.
Так что пусть — возвращаясь к высказыванию Яна Шенкмана, с которого был начат этот разговор, — Интернет «делает литературный процесс интенсивней и разнообразней» (если кому-то из поэтов без этого скучно). «Позволяет поддерживать связь с читателем» (если кому-то из поэтов это нужно). Пусть, наконец, дает возможность «чувствовать себя независимым от консервативных литературных кланов, контролирующих бумажные журналы» (если кто-то из поэтов особенно изнемогает от их гнета; мне, правда, такие неизвестны).
Главное — не путать организацию поэтического процесса с самой поэзией.
________________________________________________________________________________________________
1. С 1920-х, естественно, «коммерческая» составляющая из литературного процесса была вытеснена (как и из всего), а редкие поэтические группы возникали и существовали полулегально... На Западе, однако, группа (литераторов, музыкантов, художников...) оставалась основной «единицей» коммерческой раскрутки на протяжении почти всего ХХ столетия.
2. Работая несколько лет назад над одним исследованием по социологии поэзии, я поразился огромному количеству публикаций на Западе, особенно в США, о положительном социально-терапевтическом эффекте стихотворства. При реабилитации тяжелобольных, при работе с заключенными, при лечении психических травм, при организации досуга для пожилых одиноких людей... Правда, сами образцы этого творчества в исследованиях не публиковались.
3. Это-то как раз вполне допустимо в «сказовом» жанре: сходным образом ритм «ломается», например, в стихах Евгения Карасева или Андрея Родионова.
4. А самодеятельный стихотворец — это и есть нормальный потребитель поэзии: ее читатель, ценитель, порой довольно глубокий.
5. edu.jobsmarket.ru/library/culture/7963/
6. Есть, не спорю, некое формальное сходство между детской считалочкой, текстом эстрадной песенки, зарифмованным поздравлением («поздравления + с 8 марта стихи») — и, например, стихами Элиота или позднего Бродского (не говоря о более герметичной поэзии). Отличий, все же, будет больше.
7. Г.Циплаков. Принцессино место. О позиционировании в литературе. — «Знамя» № 10/2005; А.Б.Долгин. Экономика символического обмена. М., 2006.
8. На 26 октября 2012 года. Интернет-адреса публикаций для компактности опускаю — их легко найти в самом «ЖЗ». Отдельное спасибо Татьяне Тихоновой за помощь.
9. Приведенные выше цифры, безусловно, не следует рассматривать как некий «рейтинг поэтов». Количество посещений зависит также и от «рейтинга» журнала, возможно — и от времени выкладывания в Сети (в праздники и в летние отпуска, как считается, читают больше).
10. Такая надпись висела там еще пару лет назад. Сейчас — когда перепроверял — обнаружил, что ее поменяли на нечто более разумное: «...это место, где вы можете поделиться со всеми своим мнением и найти новых друзей».
11. А.Цветков. Гутенберг поверженный. — Сайт «Pro-books», 29 октября 2010 г.
12. Б.Кенжеев. «Чтение поэзии — занятие целомудренное». Беседу ведет А.Белых. — «Октябрь» № 5/2009.
13. В конце концов, мега-резервации вроде «стихов.ру» тоже полезны, они ведь не только провоцируют, но и как-то локализуют эти стихотворные излияния, которые иначе хлестали бы в каком-нибудь другом месте.
|
|
