|
ЛИСТКИ
№1, 1995
Михаил Крылов, Наталья Рожкова, Михаил Лаптев, Галина Бушкова, Сергей Коренастов, Елена Лазуткина, Александр Вайнштейн, Татьяна Горохова
Михаил Крылов
• • •
Я приобрел песочные часы.
Ни пользы, ни удобства, ни красы...
В них сквозь стеклянный тонкий поясок
Бежит безмолвно времени песок.
А через пять положенных минут
Замрет, пока их не перевернут.
По ним мы не узнаем точный час,
Но жизнь ценить они приучат нас.
В себя заставят пристальней взглянуть.
И... вовремя часы перевернуть.
Наталья Рожкова
• • •
Вселенной больно расширяться,
И если лопнуть суждено,
То за чертой, где нам остаться,
Почти что все завершено.
Все до последнего момента
Хранит минувшего черта:
Папирус, книга, перфолента,
Магнитный диск и береста.
Осталось лишь убрать помарки...
Но все равно — глаза зальет
Свет — ослепительный и яркий —
Тому, кто после нас придет.
НОЧНЫЕ ЗВУКИ
Странный шорох за дверью —
похоже, кто-то держит птиц.
Тоненько плачет дитя за стеною —
наверно, порезал палец,
лизнул соленую кровь
и затосковал о море.
АСТМА
Когда войду я в Храм
Где разрешат дышать
На всех дорогах мира я оставлю
Пустые упаковки от лекарств.
Михаил Лаптев
• • •
Медведь боролся с Господом в лесу.
И шевелилась братская могила.
Коснела ель. Звезда не говорила.
Мощь рук и горла славила лису.
След остывал. Тяжелая тайга
не пропускала солнечного света.
Медведь одолевал. Болело лето,
как каторжанина натертая нога,
к ядру прикованная. Солнце с бодуна
почти не грело, словно чай остывший.
На «Пушке» шаг чеканили фашисты.
Пропахли злом и пылью имена.
Господь кричал — беззвучно, как закат.
Оскомина у Феба от кифары
была серей больничного кефира.
Он уезжал, не зная языка.
На барабане глыбился борец,
буграми мышц — неистово, безного.
И Азраил летел на помощь Богу,
и задувал бессмысленный Борей.
• • •
Сука-февраль сереет, как ужин в больнице.
То ли Руанда, то ли убит Рушди.
Что-то невнятное, темное, склизкое снится.
Все позади.
Страшно, как атеизм. Животная вера
делась куда-то, ушла умирать, как слон.
Страшно, как армия. Страшно, как новая эра.
Как телефон.
Насморочно. Нет Сахарова. Нет Меня.
Отрублены руки Зомби, гад, рифмоплет.
Черный февраль. Идет всеобщая мена.
Черный февраль. Нет ни чернил, ни слез.
Галина Бушкова
НА ЗАБРОШЕННОМ ХУТОРЕ
Даже страшно входить в эту чащу, в Эдем запустенья,
В эти заросли жилистой, жесткой, живучей травы,
Где сцепились, сплелись, перепутали ветви растенья
В человеческий рост и повыше моей головы.
Так в лесах не растет, так кромешно в лугах не бывает,
Так не глушит сорняк благонравную поросль полей.
Так ничейную землю протестом своим засевает
И кошмаром своим торжествующий дух пустырей.
Тут репейник в репьях головою лиловой мотает,
Копошатся шмели и жучки в травянистых пучках,
Длинный конский щавель неопрятной метлой отцветает,
Повилика крадется, вся в серых мышиных стручках.
Чем утоптанней некогда двор и добротней ограда,
Чем просторнее хлев и корявей у яблонь стволы,
Тем пышнее бушует расцвет — пожиратель распада,
Из драконьих зубов, из наметанной смертью икры.
Чем старательней строили, чем основательней жили,
Чем алчнее глядели вперед — тем мощнее распад.
Осыпаются стекла, и крепкие бревна подгнили,
Складки пыли зловещей на мертвых предметах лежат.
Отголосок жилья с теплой кислой опарою быта
Здесь витает и светится тайно, как фосфор в костях.
Ведь недаром цветная веранда еще не разбита
Да смородина в глянцевых красных обильных кистях.
Уловить его корнем, вобрать в эти жесткие стебли,
Выше, к небу его, за короткое лето спалить!
Иссушить в волокнистом, негнущемся теле, как в тигле,
В древний воздух, в забвенье подпочвенных вод перелить!
Чтобы были леса без тропы и просторы без пашен,
И тучнел перегной, и поляны не знали косы,
Чтобы сруб дотлевал, человеческим духом не страшен
Для шмеля и енота, и зайца, и дикой козы...
И когда человечье, цепляясь, заходится воем,
Одичалую голову в лунное небо задрав,
Тишина отзывается не безмятежным покоем,
А глухим, как колодец, упорным молчанием трав.
Сергей Коренастов
• • •
Промчалась облачная стая,
И вышла полная луна,
Подробностями обрастая
Вся местность сделалась видна.
Тряслись березы и осины,
Выл ветер в глубине дупла,
И выдувал из сердцевины
Остатки летнего тепла.
• • •
В каменоломне слов
Тружусь я, карлик малый,
Добытчик образцов,
Натуралист обвалов.
Долблю день ото дня,
Ничтожный, без успеха,
Досадливо гоня
Смеющееся эхо.
И думаю о том,
Что в некий миг отрадный
Вложу я ржавый лом
Между камней громадных.
И дрогнет до основ,
Под каменной лавиной,
Каменоломня слов
Во славу исполина!
Елена Лазуткина
• • •
Грива ветра —
в синем поле.
Морда — в небе глаза лошади.
Как найду свою мечталку,
если дымы над овинами?
• • •
Я стою, зорко вглядываясь в ряды явлений,
как когда-то стоял Дубровский,
рассуждая — убивать или не убивать
очередного помещика.
Александр Вайнштейн
• • •
Не разделяй империю, а властвуй,
Найдутся крепость стойкая и пастор,
Чтоб прочитать библейские псалмы.
Стучит закат, как бомж на фортепьяно,
Не угрожают орды Чингисхана,
Не тает лед в преддверии зимы!
Чеканят шаг апостолы и дучи.
Верблюд эпохи временем навьючен.
В пустыне сладкой сахарной — пески.
Полюбим мы любить и расставаться,
И может быть, бесформенные стансы
Я напишу, ворочая куски.
Мы будем жить уверенней и дольше.
Поют составы — стайеры для Польши.
Равнины носят мантию судьи.
Не разделяй империю, а властвуй,
Ты сам себе — диктатор, государство,
Феодализм остался позади.
Так будь же тверд, как статуя Свободы,
Найдет душа свои нефтепроводы.
Не всплыть любимой в сумраке ночном.
Не одинок, а только одиозен,
Как генерал, застывший на морозе,
Двадцатый век на подвиг обречен!
Татьяна Горохова
• • •
Ступеньки. Сумерки. Собака.
Измученная страсть во мне.
Испачканные лапы. Старость.
Змея, ползущая к жене.
Сухие тикают часы.
И чистые постели мнутся.
Твоя прожорливая тень
лакать не позволяет с блюдца.
|
