 |
ГОЛОСА
№3, 1995
Ольга Кучкина
МОДЕЛЬ
Летела средь людей с неведомым заданьем
пилотная модель с опереженьем ранним,
и двигатель сгорал в ней внутренним сгораньем,
звучал немой хорал, пропетый мирозданьем,
и, узкая в плечах, как женщина, бывало,
не узнана, в печаль, как в молоко, впадала,
чужой сожженный мост дымился запоздало,
и рой нелепых звезд дырявил покрывало.
Найди меня, найди — в ночи слепящий шепот,
блестящие дожди и бархатная копоть,
оставь меня, оставь — как будто конский топот,
совсем другой состав завинчивался в штопор,
скрипели тормоза в чудесном аппарате,
вокзал глядел в глаза, все было так некстати,
модельный экземпляр, как барыня на вате,
шар был предельно стар и — девочка на старте.
ИТАЛЬЯНСКАЯ БАБОЧКА
Итальянская фарфала
все кружилась и порхала,
тканью Божьей трепетала,
утверждая жизни стиль.
Так задумала природа,
нет вины, а есть свобода.
Но семья не без урода —
ты в чужой горсти, прости.
Одинокая фарфала
кейфовала, блефовала,
век фефелой вековала,
о, святая простота!
Ты была, как я, фарфала,
ты была и миновала,
ты в чужих руках пропала,
и — сквозь пальцы — пустота.
• • •
Я прачка, я склоняюсь над большою стиркой,
вся в мыльных пузырях и медных звонах,
вся в пыльных пустырях, чужих резонах,
в материи, в озонных зонах, с дыркой.
Материя стирается под крик клаксона,
под скрип тележный сохнет над распятьем,
под всхлип мятежный королевским платьем
на голом короле сидит условно.
Я старая швея, я золотою нитью
заштопаю разруху и разрывы ткани,
зашоренному духу, заржавевшей скани,
очиститься велю по вольному наитью.
Стираются миры, все выкручены связи,
вся выкручена роль у простодушной прачки,
вся выключена боль шальной швеи-чудачки,
я снова посреди живой воды и грязи.
Я рыба-существо в горючей пене,
горячая слеза в глазу незрячем,
найдем Е, т, в квадрате с и снова спрячем,
я глыба-вещество в могучем плене.
ИТАЛЬЯНСКИЙ ДНЕВНИК
На карте Италия похожа на сапог,
Россия — на распятую шкуру.
Тоска в Тоскане — классная тоска.
Как на холсте, холмы в Тоскане плоски.
Твой грифель чертит четкие наброски.
Я раса табула. Я чистая доска.
Где третий Рим, где первый — погоди,
вот занавес дождя, от тяжести и жести
в рисунке, точно театральном жесте,
он скроет. Остаются позади:
шампанского бутылка в серебре,
что в римском кабаке стрельнула датой
куда бежал, загадочный и датый,
муж, урожденный дома в сентябре,
а прежде — благородный фюзеляж
да одиночество в порту Да Винчи,
отельчик, миновавший, к счастью, нынче,
и — незатасканный тосканский пляж.
Прикинем италийский сапожок,
в феллиниево-дантовом размере,
хоть лезет в щели, телевизор, двери
дух буржуа, коммерческий божок.
Не страшно. Формой форму повторя,
куском коралла вверх шатер из пиний,
тосканский дождь пересеченьем линий
штрихует все печали октября.
Октябрь уж наступил меж пришлых нас.
И раса табула, нагая, входит в воду
тирренскую, благословя свободу,
дождем и морем дышит про запас.
Москва в Тоскане и тоска в Москве,
распятой шкуры наползает абрис,
медвежья полость — наш удел и адрес,
по чувству, по сюжету, по молве.
Прелестный сапожок не по ноге.
В звериный мех, как в шкуру, завернуться,
вернуться в отчий дом — к себе вернуться,
где в душу сапогом на сапоге.
СВАДЬБЫ
Старухи, старухи стоят на ветру,
на свадьбу позвали старух поутру,
вот сядут в троллейбус, поедут туда,
где не были прежде они никогда.
Вчера на кладбище, на рынок, в роддом,
былое припомнить умеют с трудом,
а нынче румяна, и пудра, и блеск,
немыслимо грубой гримасы гротеск.
Старухи, старухи стояли рядком,
троллейбус старух возвращал вечерком,
отыграны свадьбы по талой воде,
и больше старух не видали нигде.
АМЕРИКАНСКИЙ ДНЕВНИК
Д.
А еще как будто лихорадкой
нападает мерянье костюмов,
платьев, туфель, шляп, браслетов, сумок,
воздуха чужого кражей сладкой.
Вещь в себе и на тебе вещица
веществом заветного творенья,
ритмы, рифмы, мифы, повторенья
с блеском предлагает продавщица,
тайные квартирки отпирает,
зеркалами ловит отраженье,
на плите кипит преображенье,
кухня выраженья отбирает.
Модное лицо сменяет образ,
образок серебряный старинный,
оплывают свечи стеарином,
умирает восхищенья возглас.
Философский камешек в браслете
выпадает на пол из картинки.
Ленты, шляпы, кружева, ботинки
обморочно виснут на скелете.
• • •
Быстрый взмах карандаша
иль полет летучей мыши
перечеркивает мысли,
перечеркана душа.
Ранний вечер под луной,
ходит девочка с собакой,
Объясняется, однако,
по-английски не со мной.
Пес стеснительно сопит,
горло стиснуто тисками,
меж желудком и висками
боль любовная стоит.
• • •
Дух дышит, где хочет, а если не хочет,
замрет и не дышит, и нервы щекочет,
и с нервным расстройством везут недалече,
где тело, и душу, и нервы калечат.
Но дух переводит себя через время,
берет на себя предыдущее бремя,
и с духом собравшись, очнувшись в уроде,
смеется и плачет: свободен, свободен!
|
|
