 |
АЛГЕБРА ГАРМОНИИ
№2, 1999
Алексей Андреев
Русские хайку
Начать свою статью я хотел бы с оговорки. Я не являюсь востоковедом, для меня поэзия хайку - это увлечение и поэтический прием, который я использую в своем творчестве. Однако увлечение это зашло уже слишком далеко, так что к настоящему моменту я уяснил для себя многие важные сведения о японской поэзии - в частности, тот простой факт, что основой этой поэзии является вовсе не формальное ограничение количества слогов, а некоторые более глубокие поэтические приемы. Цель данных заметок - несколько прояснить ситуацию, сложившуюся в русских литературных кругах при столкновении двух крайних мнений-заблуждений. Одни, в основном авторы-поэты, зачастую называют "хайку (хокку)" практически любое трехстишие. Другие, в основном специалисты-востоковеды, наоборот, часто говорят о полной невозможности переноса эстетики японской поэзии в поэзию русскую - как при переводе классических японских стихов, так и при сочинении "русских трехстиший". Ниже я собираюсь рассказать о некоторых аспектах поэзии хайку и о том, какие элементы этого искусства все-таки могут быть перенесены в поэзию других стран и поняты читателями этих стран.
1. ЭФФЕКТ НЕДОСТРОЕННОГО МОСТА
Этот первый шаг к пониманию поэзии хайку легко продемонстрировать, если представить себе трехстишие как укороченное танка. Древние японские танка часто состоят из двух частей - в первой дается природный образ, а вторая сополагает с этим образом определенное чувство человека:
На осеннем поле
гнутся колосья риса,
в одну сторону гнутся.
К тебе лишь вся моя дума,
а ты ко мне безучастен.
(Из "Манъёсю") Возникшее в XVII веке хайку являет собой как бы танка без второй половинки, незавершенное сравнение. Ощущение человека теперь не называется явно; остается лишь образ; построение связи происходит в сознании читателя, а не на бумаге:
Побывав под ногой,
он стал по-иному прекрасен,
листок увядший...
(Кёси)
Подобный прием используется и в западной поэзии, однако Запад все-таки тяготеет к раскрытым сравнениям и явным метафорам:
Их кожаный стук был, как годы, бороздчат,
Их шум был как стук на монетном дворе,
И вмиг запружалась рыдванами площадь,
Деревья мотались, как дверцы карет.
(Б. Пастернак, "Баллада") С точки зрения восточной поэзии, автор, злоупотребляющий такими явными связками ("как", "словно", "подобно"), похож на пьяного, который пытается не упасть и при этом хватается за все, что попадается под руку. Собственно, этой карикатурой можно охарактеризовать и многие другие направления западного искусства. Не в силах преодолеть разрыв между образом и реальностью, Запад прибегает ко все более изощренным и все более неестественным "заплатам". Именно этим обусловлен современный интерес к восточному мировоззрению, в котором весь мир уже находится в состоянии спонтанного гармонического единства, и все вещи, все части мироздания уже связаны между собой, а человек является лишь одной из этих частей. Тому, кто проникнулся таким мировоззрением, уже не требуется "разжеванное" представление связей в виде завершенных сравнений, антропоморфных метафор и искусственно притянутых эпитетов. Ему достаточно лишь намека - который и дает поэзия хайку:
Металлический лязг,
деревянное эхо -
забивают гвозди.
(А. Кривенко) У некоторых читателей японских трехстиший складывается превратное представление об этой "технике намека". Они начинают думать, что любая трехстрочная банальность уже может быть названа хайку. Это, конечно, неверно - ведь настоящие японские трехстишия характеризуются именно тем, что вызывают резонанс с чувствами читающего, а это может сделать далеко не каждый образ. Хайку - это намек; но намек, как правило, довольно точный. Для иллюстрации этого эффекта можно использовать такую картину. Представьте, что вы гуляете у реки и видите недостроенный мост - просто ряд свай или конструкцию, доходящую только до середины реки. Понятно, что вы не можете достигнуть другого берега - моста как такового нет; но в вашем воображении вы моментально достраиваете мост и можете довольно точно сказать, где он упирается в противоположный берег. Так работает настоящее хайку.
2. ПЕРЕДАЧА ОЩУЩЕНИЙ
При том подходе, что я описал выше, все-таки возникает искушение воспринимать японское трехстишие как тонкую метафору или аллегорию. Существуют даже работы, где известное стихотворение Басё
Старый пруд.
Лягушка прыгнула в воду.
Всплеск в тишине.
трактуется как зашифрованное описание нашей жизни, в котором под лягушкой понимается человек, пруд означает вечность, а всплеск - символ бренности всего сущего. Не хочу особенно спорить с таким "аналитическим" подходом; но думаю, что Басё вряд ли мыслил в таких категориях при написании этого стихотворения. В его учении мы скорее найдем ориентацию на особые состояния и ощущения человека, среди которых глав-
ное - состояние "саби" ("печаль одиночества" или "просветленное одиночество"), которое позволяет почувствовать "внутреннюю красоту", или "душу" предметов и явлений, а затем выразить это в очень простых словах.
Таким образом, если в предыдущем пункте я говорил, что хайку не называет, а лишь указывает, намекает, то сейчас можно переформулировать несколько иначе: хайку не описывает ощущения или состояния, а передает (вызывает) их. При чтении хайку нередко возникает даже эффект физических переживаний, в частности вкусовых и осязательных:
Холодное утро
Одеколон
Еще холодней
(В. Крестова),/pre>Здесь я не буду более детально разбирать поэтические методы, позволяющие достигать такого эффекта, ограничусь лишь одной общей идеей. Существует множество определений того, что считать стихами, что - поэзией, и где они пересекаются. Известно, что стихами можно передавать историю государства, рекламные лозунги, научные и религиозные истины и многое другое. Будучи по образованию математиком, я уже имел опыт игры с различными умозрительными построениями. Поэтому в поэзии меня привлекает как раз противоположное - не идеи и концепции, и даже не языковые изыски, а возможность передачи неформализуемых, зачастую мимолетных чувств человека, возможность запечатлеть те редкие моменты нашей жизни, когда мы неожиданно ощущаем невидимую связь со всем окружающим нас миром. Поэзия хайку представляется мне в этом смысле самым поэтичным жанром:
"Стада погонщик поет", -
Подпись к стаpинной гpавюpе.
Тысячу лет назад.
(А. Верницкий) 3. КУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ
Это самый спорный вопрос в "хайкологии". Ясно, что понимание таких лаконичных стихов невозможно без знания контекста японской культуры. Зачастую древние трехстишия непонятны современным японцам - что же говорить о русских читателях?
Приведу маленький пример. Выше я уже упоминал знаменитое трехстишие Басё - о лягушке, прыгнувшей в пруд. Вот что пишет по поводу этого стихотворения Мойчи Ямагучи в своем исследовании "Импрессионизм как господствующее направление японской поэзии":
"Европеец не мог понять, в чем тут не только красота, но даже и вообще какой-либо смысл, и был удивлен, что японцы могут восхищаться подобными вещами. Между тем, когда японец слышит это стихотворение, то его воображение мгновенно переносится к древнему буддийскому храму, окруженному вековыми деревьями, вдали от города, куда совершенно не доносится шум людской. При этом храме обыкновенно имеется небольшой пруд, который, в свою очередь, быть может, имеет свою легенду. И вот при наступлении сумерек летом выходит буддийский отшельник, только что оторвавшийся от своих священных книг, и подходит задумчивыми шагами к этому пруду. Вокруг все тихо, так тихо, что слышно даже, как прыгнула в воду лягушка..."
Другой исследователь, Уильям Хиггинсон, отмечает еще более поразительный факт: лягушки в Японии ценились за свое пение, как у нас соловьи, и огромное число поэтов до Басё прославляли именно пение лягушек. На этом фоне стихотворение Басё совершило настоящий культурный переворот - в нем лягушка не поет, а просто прыгает в пруд с легким всплеском.
Естественно, что всех этих внутрикультурных ассоциаций лишен зарубежный читатель: у русских лягушка будет ассоциироваться с чем-то холодным, или с уродиной, в которую превратили красавицу Царевну; у французов вообще возникнут гастрономические переживания. Изрядно искажает трехстишия и перевод. При переводе такого маленького стихотворения мировоззрение переводчика накладывает ощутимый отпечаток:
Со мной под одной кровлей
две девушки... Ветки хаги в цвету
и одинокий месяц.
(перевод В.Марковой) отдыхаю в ночлежке,
в той же, где спят проститутки, -
луна над цветами хаги
(подстрочник англоязычного перевода Р.Хасса) Не умаляя достоинств замечательной переводчицы Веры Марковой, хочется все же заметить, что русский читатель лишен возможности сравнивать различные переводы: кроме многократно переизданных версий Марковой, у нас в стране почти никаких других переводов не выходило, как не выходило и переводов "после-классических" трехстиший XIX-XX века. С этим, кстати, связано и закрепившееся у нас неверное употребление термина "хокку" (древнее трехстишие, "начальная строфа" цепочки-ренга) вместо термина "хайку" (название отдельных трехстиший с XIX века). Между тем, например, в США два года назад вышла книжка "One Hundred Frogs", где собрано сто различных переводов одной только "лягушки Басё" на английский. В том же международном издательстве "Kodansha" выходят и переводы более современных трехстиший, а также популярные книги о самих методах поэзии хайку и танка.
Таким образом, возникает парадоксальная ситуация: с одной стороны, искажения при переводе и незнание культурного контекста приводят к тому, что японская поэзия так и остается непонятной для русского читателя. С другой, те поэтические методы и "мировоззренческие установки", которые я упомянул в начале, могут быть освоены поэтом любой страны без особых затруднений. Это приводит меня к следующему выводу, а вернее, к трем выводам, которыми я и закончу:
1) Хайку, написанное на русском языке с учетом контекста русской культуры, зачастую передает дух японской эстетики гораздо лучше, чем переводное трехстишие. Небольшое стихотворение про замолчавшего соловья может оказаться ближе к настоящим хайку, чем семнадцатисложная стилизация с элементами японского контекста (лягушки). То же касается трехстиший, в которых упоминаются самые современные вещи, - вовсе не обязательно писать о гэта и кимоно, чтобы сделать интересное хайку:
Утро. Твои колготки
брошены на компьютер.
Буквы сквозят через ткань.
(А. Добкин) 2) Очевидно, что контексты различных культур образуют в пересечении некоторое непустое множество. Хайку, написанные с учетом этого общечеловеческого контекста, понятны в переводе на любой язык, являясь своего рода международным языком общения через образы, подобно живописи импрессионистов:
дрожит
когда соседнюю с ней ягоду
срывают с ветки
(Д.Линдсей, Австралия) Первым, и, пожалуй, наиболее мощным средством для общения на таком языке стала международная компьютерная сеть Интернет (см., например, электронный журнал "Лягушатник" - http://www.net.cl.spb.ru/frog/ - именно оттуда я взял все вышеприведенные трехстишия). А на бумаге в прошлом году вышла уникальная антология "Haiku World". Книга эта составлена по канонам классического японского "сайдзики" (словарь сезонных слов для хайку), но в качестве примеров употребления этих слов собрано более 1000 трехстиший, написанных на 25 языках в 50 разных странах.
3) Естественно, что различия между русским и японским языком огромны, поэтому прямой перенос формы хайку - три строки, 17 слогов - в русский язык зачастую выглядит неестественно (не говоря уже о том, что слог японского - это совсем не то же самое, что слог русского; и по протяженности, и по информационной нагрузке они различаются). Имеется и ряд художественных приемов, которые довольно трудно или невозможно воссоздать в русском языке (эффект двойного прочтения иероглифов, игра с синтаксической неопределенностью, визуальные эффекты каллиграфии и т. п.)
Однако "внутренние" методы этой поэзии, частично описанные выше, можно с успехом использовать при написании стихотворений в других формах. В частности, я иногда использую хайку как скетчевую, черновиковую форму для записи интересных моментов-образов, с последующим использованием этих черновиков для написания более крупных стихотворений. Но и в этом случае под хайку понимается не жесткое 17-сложное трехстишие, а некоторая более естественная (для всех языков) форма - короткая фраза "на один вздох" с одной-двумя паузами:
упал -
увидел звезды
|
|
