 |
ГОЛОСА
№3, 2001
Александр Ревич
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
В начале мира вспыхнул свет,
как было сказано вначале,
явилось время свету вслед,
и шестеренки застучали.
Пока мы спали, мир возник,
чтоб зеленью зашевелиться
за окнами и желтый блик
нарисовать на половице.
ВОСПОМИНАНИЕ О КОТЕ
Под нашей старой крышей
жил полосатый зверь,
однажды взял и вышел,
и нет его теперь,
пошел гулять по свету
неведомо куда,
быть может, канул в Лету:
с тех пор прошли года,
давно забытой эрой
квартира стала та,
кто вспомнит, друг мой серый,
какого-то кота?
Но ты знаком с наукой,
той самою, простой:
возьми и помяукай,
и попросись домой.
СТАРАЯ ГРАВЮРА
До края неба путь был долог,
а кажется на глаз, что короток;
упал на землю звездный полог,
куда в конце дошел - и скоро так -
монах босой в нескладной рясе,
стал на колени, будто кается;
ему уйти бы восвояси,
но полог приподнять пытается,
пролез под складки ближе к тайнам
и замер, поражен загадками.
Не дай нам, Господи, не дай нам
узнать, что там, за теми складками.
ИСТОРИЯ
Так разрушалась империя,
Господи Боже, прости!
Сгинули Сталин и Берия,
следом пошли травести,
но и эпоха Тиберия
к дождику ноет в кости.
1963-2000
УЛИЧНЫЕ ПЕСНИ
1. Шарманка
Тот ящик одноногий,
обшарпанный такой,
топтался на пороге
с протянутой рукой,
и старичок в ермолке
своей совершал помол:
на этой кофемолке
судьбу свою молол.
Качались волны звука
у самого окна:
разлука ты, разлука,
чужая сторона.
Ладов унылых хрипы
кто помнит в наши дни,
и тень дворовой липы,
и старика в тени?
2. Чикита
Как-то все позабылось, простите,
давний двор и листва, как во сне,
но вздыхал о какой-то Чиките
патефон на раскрытом окне.
То далекое лето забыто,
капал, кажется, дождь по утру,
но доносится имя Чикита,
как чуть свет кукованье в бору.
РАЙ
Здесь вечный день и сон в тени древес,
и солнечных былинок шевеленье,
и всплеск ручья, и шелестящий лес,
овечье стадо, а за ним оленье.
Здесь лев прилег под лиственный навес,
и мирно дремлет волк, а в отдаленье
павлин уснул, и слон-тяжеловес,
и прочее лесное населенье.
Где это все? Пришло издалека,
приснилось и растаяло, - так странно
прямоугольником телеэкрана
бежит неуловимая строка.
И это все пришлось нам слишком рано
забыть навек, чтоб вспоминать века.
ЧИТАЯ КОТА МУРА
В безделье своем городском
о чем только, братцы, не пишем,
мечтая сравниться с котом,
который шатался по крышам
и все-таки выпустил том
о жизни, но проще простого
бумажные кипы марать,
кропать за тетрадью тетрадь
под сенью хозяйского крова,
забравшись тишком под кровать
в тогдашнем заштатном Берлине,
в немецком своем закутке,
где можно княжне иль графине
припасть, изогнувшись, к руке,
подглядывать из-под скатерки
и жить себе кум королю,
а впрочем, кота не хулю.
Засмотришься в глаз этот зоркий,
зеленый, как лист на просвет,
а там вековая дремота,
мгновенная вспышка и что-то,
где смерти и времени нет.
МУЗЫКА
Седой двадцатый век уже при нас
завел манеру танцевать с прискоком
по-воробьиному и создал джаз,
а под конец, хлебнувши ненароком
и рок, и лихо, и иной балдеж,
утратил всякий слух, и не найдешь
щемящей ноты в мире одиноком,
нет музыки, и нам выходит боком
безмолвие, грохочущее сплошь,
та глухота, предсказанная Блоком.
29 декабря 2000 г.
|
|
