|
ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ
№2, 2017
Борис Херсонский
ЗАПОВЕДНАЯ ЗОНА
ПИТЕР БРЕЙГЕЛЬ
(венок восьмистиший)
*
Средневековый дантист вырывает зубы клещами.
Пациент вспоминает грехи и картины ада.
Лица невинных девушек, усыпанные прыщами,
сияют от счастья — их ждет на небе награда.
Звуки органа слышны из открытых дверей собора.
К ратуше едет всадник — искры из-под копыта.
Бог видит все и не отводит взора.
Средневековая прачка, согнувшись, стоит у корыта. *
Средневековая прачка, согнувшись, стоит у корыта.
Все, что ни делаешь, лучше делать согбенно.
Это особенность средневекового быта.
То же и в наши дни, говоря откровенно. В каждом веке есть место средневековью.
Так писал Ежи Лец. Идет процессия со свечами.
Средневековая ненависть прикидывается любовью.
Средневековая девка торгует средневековыми овощами. *
Средневековая девка торгует средневековыми овощами,
репа напоминает огромные женские груди.
Капустные кочаны обернутся жидкими щами.
Немножко подгнили — но покупают люди. Морковки как фаллосы — стыдно потрогать рукою.
Редька как наша жизнь — горька, черна, неумыта.
Лук растет головою в землю. В земле есть место покою.
Томаты, картофель отсутствуют — Америка не открыта. *
Томаты, картофель отсутствуют — Америка не открыта.
Все еще впереди. Каравеллы плывут в океане.
Герцог живет во дворце. Его окружает свита.
Вино пополам с отравой ждет в золотом стакане. В спину герцогу глядит нетерпеливый наследник.
Глядит на наследника проницательный шут-насмешник.
Средневековье живет в ожидании дней последних.
Монах продает индульгенцию, но скупится прижимистый грешник. *
Монах продает индульгенцию, но скупится прижимистый грешник.
Милосердие Божье не нуждается в звонкой монете.
Это поймут потом, в потемках густых, кромешных.
Но этого не поймут сейчас, при полуденном свете. Сейчас играет в кости с пронырой проныра.
Схоласт морочит головы неповторимым вздором.
Вор, задыхаясь, бежит с головкою козьего сыра.
Обворованная крестьянка что есть духу бежит за вором. *
Обворованная крестьянка что есть духу бежит за вором.
Если вора поймают — отрубят правую руку.
Но вор перепрыгнул забор — и скрылся там, за забором.
Крестьянка плачет, сулит злодею вечную муку. Среди толпы всегда происходит что-то,
что огорчает участников, но забавляет внешних.
Господь считает людей в толпе, сбиваясь со счета.
И сколько еще событий, сколько фигурок потешных! *
И сколько еще событий, сколько фигурок потешных,
пестры наряды, а обувь тяжела и надежна.
Сколько нелепых мыслей! Сколько поступков поспешных.
Странно, что жизнь на земле вообще возможна. Тем более в городе, окруженном стенами.
Наш дом — наша крепость. Но крепость берут измором.
Господи, Господи, что же ты делаешь с нами
на рыночной площади, между ратушей и собором! *
На рыночной площади, между ратушей и собором,
как между ладонями моль, между властью духовной и светской,
суетится средневековье — причудливый мир, в котором
есть место слезе материнской, улыбке детской. Есть место молитве, застрявшей в устах прелата.
Есть место чуме — но кто озабочен такими вещами?
Площадь залита солнцем. Площадь страстями объята.
Средневековый дантист вырывает зубы клещами. *
Средневековый дантист вырывает зубы клещами.
Средневековая прачка, согнувшись, стоит у корыта.
Средневековая девка торгует средневековыми овощами,
томаты, картофель отсутствуют — Америка не открыта. Монах продает индульгенцию, но скупится прижимистый грешник.
Обворованная крестьянка что есть духу бежит за вором.
И сколько еще событий, сколько фигурок потешных
на рыночной площади, между ратушей и собором!
***
Клещи и крючья. Сковородки, котлы.
Поджаренные грехи. Кулинарная книга ада.
Дым без огня. Огонь без золы.
И где там весенний вечер, его прохлада,
где журавли со своим «курлы»,
где лоза вдоль фасада, где львы городского сада,
где бобинный магнитофон, в котором жили битлы?
Жили и пели, ступени в доме скрипели,
а вкус карамели в детском слюнявом рту,
в общем, жили все как умели,
не преступая черту,
у обкома стояли высокие голубоватые ели.
Белые корабли швартовались в порту. Корабли швартовались и гудели на весь бульвар.
А то, что альбомы Босха не поступали в продажу,
что вечная тьма представлялась космическому экипажу
бесконечным пространством, полученным в дар,
и каждому по труду, и пенсия всем по стажу,
и место в аду за донос, за ложь и за кражу,
сатана в нарядном переднике, что твой кашевар.
Камнем вход привалили и поставили стражу.
И наложили печать. И ушли на базар. Базар назывался «Привоз». Мимо трамвай гремел.
Гипсовый Ленин белел, как гимназический мел,
белел как умел, салютовал зоопарку
на месте кладбища. И, не имея дел,
глядел на новый аттракцион через арку
из китовой челюсти, поставленной на попа,
под которой в ад проходила разряженная толпа.
И осуждению радовалась, как дорогому подарку.
***
обзаведясь своим углом
сиди за письменным столом
читай строчи
а прыгнет на колени кот
ну что ж погладь ему живот
а сам молчи
молчи скрывайся и в тиши
живи точи карандаши
молчи скрывайся и пиши
поскольку ты
не приспособлен ни к чему
и даже в собственном дому
тебе кранты ни у руля ни у станка
ты не стоял кишка тонка
болит хребет дрожит рука
давно врачи
рукой махнули на тебя
и мех кошачий теребя
сиди молчи во всех войсках ты не служил
а строки те что ты сложил
не лучше брюк что деду сшил
еврей-портной
и все ж углом обзаведясь
молчи над книгою склонясь
ко всем спиной шуршат знакомые листы
и на стене висят холсты
и Сам Господь сложил персты
благословен
твой скорбный бесполезный труд
что годы ластиком сотрут
и что взамен взамен изгнанье и бойкот
и разве только старый кот
жив без лишений и забот
а ты божок
домашних тварей что мурчат
и жизнь от дедов до внучат
в один прыжок
***
Городские трущобы — заповедная зона.
Аммиак освежает воздух вместо озона.
Жмутся к стенам коты, знавшие лучшие годы.
До моря ехать недолго. Долго ждать у моря погоды.
Во дворах сохранились колодцы, вернее — цистерны.
Они пусты, лишь на дне — скопление скверны.
Рамы рассохлись. Под ногами скрипят ступени.
От работы сдыхают кони. Люди дохнут от лени. Вот у рыжего Мойши старуха лежит годами,
не понять — инсульт, или просто что-то с ногами.
До´ктора вызывали — вздыхал, выписывал что-то,
но в аптеку никто не ходил — бессмысленно и неохота. А аптека недалеко, два квартала, пивная — справа,
но об улочке этой кривой ходит худая слава.
Ходит с кривой ухмылкой, ножик в кармане прячет.
Закурить попросит при встрече — все знают, что это значит. Кошелек или жизнь! Денег нет, а жизни — не жалко.
Время идет — а что делать? — идет ни шатко ни валко.
Старуха у Мойши лежит, ни слова не понимая.
В дворницкой красные флаги скучают до Первомая.
***
ногами в церковь — в землю расти головой!
так бы проклял выкреста предок из еврейского царства теней.
коли так, могила моя заросла бы травой
в начале семидесятых. или все же немного поздней?
ногами в церковь — из мединститута вон!
так бы сказал парторг (не помню ни имени, ни лица).
коли так — призыв, зеленые крылья погон,
дедовщина, насмешки старшины-подлеца. но гремели колокола и звали под купола.
восклицал священник, и хор воспевал хвалу.
душа просила хоть каплю божественного тепла.
и в холодной церкви душа была ближе к теплу. и крест был легок, и ближние были добры,
и ангел-хранитель, казалось, летал надо мной.
и по ночам мне мерещились заоблачные миры.
и смерть, ухмыляясь, стояла у каждого за спиной. ***
говорю откровенно после долгих раздумий
я не верю в Египет и историю древнего мира
пирамиды не доказательство что касается мумий
их производят на фабрике возле Каира
заказывай по интернету в качестве сувенира что касается храмов этих тщетных попыток
передать картинки со старых цветных открыток
это каменные декорации к известной опере Верди
это попытка нас убедить в существовании смерти
но думать об этом нет сил в нашей мирской круговерти что касается Сета Осириса Анубиса или Гора
то это условные знаки ужаса и позора
а тут еще эта письменность шифрограмма что с ней носиться
что-то вроде рисунков на поверхности детского ситца
слово видеть рисунок гла´за на котором загнулась ресница слово ходить это ноги без головы и пола
это слабый намек на фанатов футбола
я не верю в древность и если честно я ни во что не верю
не помню что и где потерял но ощущаю потерю
дайте мне рулетку и термометр я измерю ложь и холод колонн алтарей и надгробий
а тут еще наконечники стрел и копий
в отсутствие оригиналов не распознаешь копий
|
