 |
ОЙКУМЕНА
№3, 1995
Дмитрий Кузьмин, Сергей Журавлев, Наталия Лиманова, Евгений Понтюхов, Владимир Герцик
ПРОСУЩЕСТВУЕТ ЛИ ФЕСТИВАЛЬ ВЕРЛИБРА ДО 2000 ГОДА?
Было бы странно узнать, что где-то проводятся фестивали четырехстопного ямба. Или, скажем, сонета. Между тем Московский фестиваль свободного стиха (инициатор и научный руководитель —Юрий Орлицкий) состоялся в этом году уже в шестой раз.
Тому есть причины. Верлибр слишком долго воспринимался если не чужеродным телом, то приемышем в нашей словесности. Он и возник-то как бы на полях «большой» поэзии. И даже обретя свой голос, почти не допускался в нее.
У отверженных, как известно, свой Салон. Им и стал московский фестиваль, ежегодно проводимый Музеем Вадима Сидура. В нынешнем году — совместно с журналом «Арион».
Свободный стих — коварная поэтическая техника. И не только тем, что создает у дилетанта иллюзию легкости (теперешний дилетант запанибрата и с венком сонетов). Верлибр то и дело норовит соскользнуть то в лишенный поэзии афоризм, то в описательную прозу. Русский верлибр, при очевидных удачах, не вышел еще из ранней поры. Прежде всего потому, что в нем не состоялось пока ни Уитмена, как в американской поэзии, ни Аполлинера или Элюара, как во французской. Во многом он остается, говоря словами Белинского, «растением не туземным, а пересадным» — как это было и с русской силлабо-тонической поэзией до Пушкина: за неимением своих, ему частенько доводится обращаться к заемным образцам — англоязычным, французским, японским... Что, впрочем, как мы уже знаем, не так уж непродуктивно.
Одним из первых поэтов новейшего времени, кому удалось выработать самобытную, завершенную и ясную форму русского свободного стиха, был Владимир Бурич (см. публикацию в «Арионе» №4 за 1994 год). Его памяти был посвящен нынешний фестиваль.
Программа фестиваля, собравшего около сотни московских, иногородних и приехавших из ближнего зарубежья участников, включала два поэтических концерта, конкурс верлибра — стихи лауреатов публикуются на следующих страницах — и научную конференцию. Темой последней на этот раз был «Верлибр и перевод». Докладчики соотносили звучание русских версий свободного стиха с аналогами на английском, немецком, французском, польском, китайском и даже коми-зырянском, а в сообщении В.Аристова предлагалось вообще рассматривать «верлибр как перевод с неизвестного языка» (что, впрочем, можно отнести и к поэзии в целом).
Как и на прежних фестивалях, дискуссии не ограничились рамками объявленной темы и касались разнообразных проблем свободного стиха и вообще поэзии. В частности, палиндрома (в качестве экзотики был продемонстрирован опыт перевода хлебниковского «Кони, топот, инок...» на немецкий), моностиха (сообщение Д.Кузьмина). В очередной раз была предпринята попытка строгого формального разграничения стихов от прозы (М.Шапир), и в очередной раз неудачно. Вероятно, по тем же причинам, что и в предыдущие: если конструировать такое определение, отвлекаясь от сути высказывания, то стихами рискует оказаться ресторанное меню, а записанное без построчной разбивки «Слово о полку Игореве» — прозой. Если же принимать во внимание характер текста, то одним филологическим инструментарием, без привлечения философских, эстетических концепций, обойтись не удается. Последние же слишком размыты и даже зачастую интуитивны, чтобы определение получилось строгим.
Фестиваль не принес поэтических открытий, но показал движение отечественного верлибра. Русский свободный стих становится естественной формой поэтической речи. Трудно предположить, что у нас придет время гегемонии верлибра в поэзии — вроде того, как в иных западных изданиях, говорят, рифмованные метрические стихи не принимают за старомодностью. Но вполне представима ситуация, когда верлибр сделается настолько привычен, что читатель не всякий раз будет замечать, написано ли стихотворение свободным стихом или регулярным — как сейчас не обращает внимания, написано оно ямбом или хореем. И тогда нужда в фестивалях верлибра отпадет.
А.А.
ДМИТРИЙ КУЗЬМИН
ПАМЯТИ БУРИЧА
Не бойся
это твоя родина
Моя родина.
Только и осталось от нее:
бутерброд с галантином —
должно быть, это такое морское животное,
причудливое от обитания на большой глубине, —
в меню уютной кофейни
на втором этаже фондовой биржи,
где провел я сорок минут
в беседе с балетным критиком Гершензоном,
в мучительных поисках языка
на место навеки утраченного
языка кухонных чаепитий...
Да вот еще:
мама,
в каждую редкую встречу
уговаривающая
к краю, к плечу сдвинуть
нацепленную на ворот свитера авторучку,
чтобы ненароком
не пропорола горло...
Как это увязать
одно с другим,
и с горящей нефтью Грозного,
и с маленькой ветряной мельницей
в излучине Сороти,
выстроенной исключительно
для композиционного членения пейзажа?
Распалась связь пространств.
Из подобравших обрывки
одни уехали,
другие ушли,
третьи молчат.
• • •
Поэзия
должна быть, прости Господи,
некрасивой.
Болезненной.
С мальчишески неразвитой грудью.
Родинка над левой ключицей желательна.
СЕРГЕЙ ЖУРАВЛЕВ
• • •
Поклонился дворовой собаке... Погладил.
Потом сожалел —
кто мне дал право в бездомной надежду будить?
• • •
Выросли за ночь сплетенные листья травы,
но не видать ни стрекоз, ни кузнечиков звонких.
...Холодно жить на январском стекле.
• • •
Плачет мальчишка, — балуясь убил стрекозу...
Даже у мертвой
в глазах отражаются небо и солнце.
НАТАЛИЯ ЛИМАНОВА
• • •
— Сжальтесь, — жужжали жуки.
— Не можем, — отвечали осы и жалили.
— Боже мой, — думали ужаленные мужики,
то есть жуки, — какая ужасная жестокость!
Однако это касалось не всех ос,
а только особо жутких.
• • •
Никогда не смирюсь
с согласными,
в особенности, с шипящими
и свистящими.
Лучше уж треск
корчащихся от холода рам,
или тоскливые изгибы
хлопающих дверей,
или орущие во все горло
гласные.
Но только не полумрак,
полусвист, полускрип...
• • •
О, блако, о! —
блакали облака,
облекая мир в-паруса.
Паруса легко лебедились
и снили про-стран-ства.
Странные «ства»
устремлялись сверху
и стлали столетья
у стены снов.
«Останьтесь!» — лепетали сны
и облекались в облака.
ЕВГЕНИЙ ПОНТЮХОВ
• • •
Ноябрь. Смеркается.
И от зари
Студено-красная река.
Словно закутываясь в алую шаль,
Плывет выдра.
• • •
Возвращающиеся журавли...
Они так низко пролетели
Над деревьями, в дальнем урочище,
Что я увидел
Их натертые подмышки.
• • •
Постоит у травянистого берега,
Пососедствует со сверкающей звездой —
Вот и весь плотичкин сон.
• • •
Сколько мокриц
Под березовым поленом!
А ты жалуешься на тяжесть жизни.
• • •
Текучее зеркало ручья
Унесет и мою седую физиономию.
Годы возвращаюсь в родную деревню.
• • •
Переселенец. (Конец XX века.)
Что ему понравилось на новом месте?
Речка с прохладной чистой водой
И пескари,
Целующие пальцы усталых ног.
ВЛАДИМИР ГЕРЦИК
• • •
Через форточку
Посылаю вороне
Кусочек сыра.
• • •
Стружка на полу
Изогнулась спиралью.
Привет, Лао Цзы!
• • •
А вот и октябрь.
Закачались на ветке
Хрюква и бряква.
• • •
Открываю дверь.
Прямо в воздухе висит
Прыгающий кот.
|
|
