 |
ГОЛОСА
№1, 1995
Борис Херсонский
***
Бог существует. Жаль, что стоит в отдаленье.
Связавшись с материей, Он обернулся иконой.
Первоклашка в тетрадке жизни стирает ластиком поколенье,
сидя за расшатавшейся партой наклонной.
Поколенье останется слабым оттиском на бумаге,
между строк заученных, в тексте Святого Писанья.
Флаг на Рейхстаге. Грязный халат на завмаге.
В реках забвенья живет красивая рыбка пиранья.
Где-то в учебнике царь Атилла и гунны.
Страницей раньше Афины вечно воюют со Спартой.
Патология памяти — пятна, пустоты, лакуны.
Мое поколенье стирает первоклашка, сидя за партой.
***
идешь по широкой улице сворачиваешь направо
в переулок где у домов этажей не более двух
зато деревья повыше в кронах гнездится орава
ворон которые карканьем гвоздят музыкальный слух
зато не слышно машин потом выходишь к оврагу
тут пасется коза тяжелое вымя волоча между ног
дальше спуск к реке и радуясь каждому шагу
подходишь к воде вплотную хоть на ветру продрог
там ходят раки по дну и сом живет под корягой
большой усатый осклизлый без чешуи
там мелкие рыбки плывут меж камней ватагой
почти счастливые как юные дни мои
***
Волошин прятал белых от красных и красных от белых.
Но красные-белые презирали таких мягкотелых.
Таких поэтических, в греческих балахонах,
таких бородатых, как в церквях на иконах,
таких, живущих среди книжек под курчавыми облаками,
с видом на море, которое Бог сотворил своими руками.
Красные, белые, умирали и убивали,
не глядели с балкона за горизонты, за дальние дали,
не прибавляли в весе, не старели, не слушали птичьи трели,
не рисовали бесчисленные киммерийские акварели.
У кого-то был царь, у кого-то красные флаги,
у всех во рту привкус крови, а также сивушной браги.
И всех друг от друга нужно спрятать надежно.
Лучше бы всех, навсегда, но это вряд ли возможно.
***
начало легенды — во время кпсс,
когда писали доносы, а не щелкали смс,
когда секс бывал в санаториях, в командировках,
в парках культуры, в зарослях, в парадняках,
когда память о славном прошлом жила в веках,
водка была московская в чекушках и поллитровках,
а ворованный шоколад продавали на вес...
когда люди стояли насмерть в очередях,
а слушая битлз «о блади, о блада», шутили, что о б...ях,
и под красными флагами строем гуляли на площадях.
шарики и флажки детям было сладко нести.
а слово «презерватив» было страшно произнести.
продолженье легенды. девяностые. беня крик
назывался тогда карабас. кто отмотал пятерик,
был коронован как вор в законе, а если мотал десятку —
выходил из тюряги сразу в авторитет,
калаш легко заменил традиционный кастет,
но в случае можно было и перо под лопатку.
умирали молча, думали, будет хуже, если подымешь крик.
торговля была челночной. хорошо, что прибыль была.
прокуратура, открывши, закрывала дела,
в спальнях на потолках у людей зеркала,
а у населения — корка сухая в зубах,
бродский на книжной полке, в магнитофоне бах. конец легенды — где-то идет война.
ни шатко ни валко, как в античные времена,
когда вести из Трои до Афин едва долетали,
а тыловые крысы вдов молодых обнимали.
Ахилл погиб, но что тебе до того, страна?
кафе переполнены. тела на убитом пляже
лежат, как на поле битвы. о производственном стаже
никто и не вспоминает. жратвы завались. с деньгой
как у кого, но не умер никто с голодухи.
с рукой протянутой стоят у входа в лавки старухи.
скоро выборы. ползут тревожные слухи.
вот она, жизнь, легенда кончилась, мой дорогой.
вдали закипает гроза. невыносимый зной.
закат в небесах зияет раной сквозной.
|
|
