 |
МОНОЛОГИ
№1, 1995
Евгений Абдуллаев
КОМУ НУЖНА СОВРЕМЕННАЯ ПОЭЗИЯ
Проценты и «пенсионеры» Начну со скупой статистической цифири. «Реже всего россияне читают поэзию (11%)». Эти данные приводит крупный интернет-сервис Avito, опросивший в апреле прошлого года более четырех тысяч россиян. Близкую цифру дали в октябре опросы ВЦИОМа: «Поэтическими произведениями зачитываются 10% наших сограждан». (Тянет, конечно, съязвить насчет «зачитываются», ну да ладно...)
Много это или мало? С одной стороны, вроде бы неплохо. Исследования того же ВЦИОМа за 2014-й давали только 5%; даже литературу «по домашнему хозяйству и приусадебному участку» читали больше (6%). Или вот сообщает в сентябре «Коммерсантъ»: «В США поэзия переживает настоящий бум — за последние пять лет число американцев, читающих стихотворения (так! — Е.А.), увеличилось почти в два раза. Если в 2012 году об интересе к ней заявляли 6,7% респондентов, то по итогам 2017 года их доля выросла до 11,7%»1. Итак, растет в просвещенном мире число любителей поэзии, и мы не в арьергарде, впору радоваться. Но если внимательнее проглядеть данные американского Национального фонда поддержки искусства (NEA), который и провел это исследование, то к радости примешивается ложка дегтя. «Интерес к поэзии» означает здесь то, что опрашиваемые хотя бы один раз в год прочитали какой-то стихотворный текст. Именно так и формулируется в опросе. Повторю: хотя бы один раз. И второе. 11,7 процента в 2017 году по сравнению с 6,7 в 2012-м — может, и неплохо. Но по данным тех же исследований (они проводятся ежегодно) в 1992 году количество «интересующихся поэзией» составляло 17 процентов американцев. Так что с заявлениями насчет нынешнего «поэтического бума» стоит быть поосторожней. Впрочем, и 17 процентов в 92-м — тоже не показатель расцвета. ...В воспоминаниях Евгения Бунимовича «Вкратце жизнь» есть такой фрагмент. Встреча с «заморскими поэтами» где-то в самом конце 80-х. Не уточняется, какими; очень похоже, американскими.
«Переводчики старались, диалога не получалось. Мы отвечали на вопросы, охотно рассказывали о параллельной культуре, нехотя — о цензуре, о только-только начавшемся потеплении, о первых публичных выступлениях, о том, что ничего не напечатано, а из зала подсказывают строчки. Сидевшие перед нами респектабельные пенсионеры (заморские поэты) вежливо и уныло говорили о своем. Об отсутствии аудитории. О том, что издать стихи — не проблема, проблема — продать даже сотню книжек. О вечерах поэзии, где выступает дюжина поэтов перед дюжиной слушателей...»2 Происходило это, напомню, когда процент читающих стихи в Штатах был в полтора раза выше нынешнего — преподносимого как показатель «поэтического бума». По известному изречению Марка Твена (он приписывал его Дизраэли), есть ложь, есть наглая ложь, и есть статистика. Я бы добавил еще одну разновидность — бессмысленная статистика. Нельзя сказать, что приведенные выше процентные показатели совершенно бессмысленны: что-то отражают. И все же. Чтение поэзии — чтение особого рода. Оно даже ближе к прослушиванию музыки, чем к чтению детективов или литературы «по домашнему хозяйству и приусадебному участку». Чтение стихов раз в год не говорит, собственно, ни о чем. Даже два раза. Так же как гремящее в машине «Радио Шансон» — еще не повод констатировать осмысленный интерес к музыке. Лично я поверю этим опросам тогда, когда будут спрашивать не про то, читает ли имярек стихи, а сколько, например, знает стихов наизусть. Разумеется, вне школьной программы. Но главное — под понятие поэзии в приведенных опросах подверстывается «все, что в столбик». И классика, и «современника»; и профессиональная, и любительская; и прикладная (песенная, фельетонная, рекламная), и... бог весть какая. Данные по чтению с разбивкой на все эти, мягко говоря, разные виды поэзии отсутствуют.
Остается рассуждать гадательно. «Этими короткими, бодрыми стихами...» Можно предположить, что большую часть чтения этих десяти процентов занимает классика. В школе проходят. Да и вообще — надежно, проверено. Это подтверждается исследованиями книжного рынка. Пушкина (одного) покупают почти столько же (16%), сколько всю современную поэзию (18%)3. И это еще в московских магазинах, где современные стихи более-менее представлены. В других городах и этих мизерабельных 18 процентов не наберется. Следующий вопрос — что тут понимать под «современной поэзией»... Рубальская, Гафт, Дементьев, Астахова — все это тоже выставлено на соответствующем стенде (если таковой в магазине вообще присутствует).
Современной можно — формально — считать и все возрастающий сегмент сетевой поэзии. Или, как ее называют в Штатах, «социальной медийной» (social media poetry). Кстати, именно интересом к такого рода стихотворству некоторые эксперты и объясняют тот самый «поэтический бум» в США, о котором речь шла выше. «Социальная медийная поэзия неожиданно оказалась везде: и в Инстаграме, и в Фейсбуке, и в Твиттере, и все больше на бумаге. Этими короткими, бодрыми (snappy) стихами, часто снабженными иллюстрациями, ежедневно делится бессчетное количество читателей»4. Знакомая ситуация. Коротенько, желательно с картинкой, а лучше еще и с музыкой... Пару лет назад, рассуждая на тему исчезновения интереса к поэзии, Михаил Айзенберг довольно оптимистично писал: «Немногочисленные социологические исследования в этой области показывают, что количество людей, читающих стихи — любые стихи, не обязательно современные, — у нас в стране не меняется: это примерно 3–4 процента взрослого населения. Простая арифметическая прикидка дает цифру вовсе не унизительную. В любом случае это миллионы людей»5. Здесь интересны не «3–4 процента» (еще одна полубессмысленная статистика), а ключевая оговорка: «любые стихи». Нет, «миллионы людей» — даже те, кто случайно хотя бы раз в год «по приколу» прочтет размножаемые в сети стихи френда Васи (Пети, Маши...), — это тоже хорошо. Или скачает текст какой-нибудь известной песни или романса. «Слушайте, если хотите, Песню я вам спою, И в звуках песни этой Открою всю душу свою...» Это тот самый фон, плодородный слой, на котором только и могут возникнуть те, кто не является просто пассивным и случайным потребителем «любых стихов». Те, кто действительно интересуется поэзией — то есть обладает своей более-менее осознанной системой предпочтений. Кому-то ближе силлаботоника, кому-то верлибр, кому-то — и то и другое, а личный вкусовой Рубикон протекает вообще в другом месте.
Главное, думаю, этот интерес должен включать современную поэзию. Любитель поэзии, читающий только «добрую классику», выглядит так же странно, как любитель футбола, просматривающий видеозаписи матчей тридцати-сорокалетней давности, игнорируя трансляции сегодняшних. Много ли таких любителей? Подсчет настоящих читателей поэзии столь же малопродуктивен, как и подсчет настоящих поэтов. И столь же бессмыслен. «Нас мало избранных...» Впрочем, даже в социологическом разрезе активное меньшинство «стоит» гораздо больше пассивного, желеобразного большинства.
«И так вот пошло´...»
А как быть с ростом интереса к стихам, вызванным этой самой «социальной медийной поэзией», прежде всего в молодежной среде? «“Я пришла на вечер, выступила, спела две свои песни, всем очень понравилось. Даже потом ко мне подошли люди, сказали, не хочешь ли выступить еще там-то и там-то. И так вот пошло´. Все вот эти тусовки поэтические, они друг с другом пересекаются...” (студентка, 1996 г. р.)». Это цитата из интересного социологического исследования «Современная поэзия и “проблема” ее нечтения» («НЛО» № 1/2017). Автор, мой многолетний друг и постоянный оппонент Евгения Вежлян, стремится увидеть во всем этом новую, деиерархизованную, модель бытования поэзии. При которой поэзия превращается «в одно из многочисленных “партиципаторных” сообществ, стирающих грань между производителем и потребителем». То есть между поэтом и читателем/слушателем. Где читатель тоже активно участвует («партиципирует») в поэзии через свои стихи (те самые, с картинками или под музыку). Настолько ли нов этот «партиципаторный режим бытования поэзии, включенной в парадигму различных “исполнений” другого типа (песни, стендап, танец и т. д.)»? По сути это — все то же фольклорное бытование, старое и доброе. «И снова скальд чужую песню сложит, И как свою ее произнесет». Любительское, перформативное, фактически анонимное. Собственно, Вежлян обо всем этом пишет6, только слово «фольклор» не употребляет. Предпочитает называть это «новой поэтической культурой». Но может, новым является стирание грани между «производителем» и «потребителем» стихов, как пишет Вежлян? В плане восприятия поэзии этой грани, собственно, никогда и не существовало. Это и подразумевалось под тем, что чтение поэзии — особый вид чтения. Не сопоставимый с пассивным сглатыванием информации. Пусть даже «художественной». И поэты — думающие — это всегда понимали. «Чтение — прежде всего — сотворчество. Если читатель лишен воображения, ни одна книга не устоит», — писала Цветаева. «...Стихотворение — не монолог, но разговор писателя с читателем... И в момент этого разговора писатель равен читателю, как, впрочем, и наоборот». Это уже Бродский, «Нобелевская речь».
Да, поэзия вся держится на мгновенном читательском отклике, отзыве. Который, однако, поэт не может — и не должен — предугадать. И тем более — путать с россыпью улыбающихся виртуальных рожиц (или отсутствием оных).
Если же под стиранием грани между стихотворцем и читателем понимать то, что читатель сам становится стихотворцем, «сам-себе-режиссером», то и это не ново. Любое массовое, фольклорное творчество всегда на этом держалось. Самодеятельный стихотворец, сочиняющий что-то вроде: «Я помню чудное мгновенье; С тобой ходили мы гулять...» или «В одну квартиру он ворвался, На комиссара там нарвался, С печальным шумом обнажался И на Горохову попал...»7 — по сути не сильно отличается от любого носителя песенного или литературного фольклора, добавляющего при его воспроизведении «что-то свое». Например, по-своему рассказывающего бородатый анекдот. Или переиначивающего «от себя» слова или мелодию известной песни. По тому же принципу родятся стихи и у нынешних звезд фольклорной поэзии. Например, у Ах Астаховой. «Я теперь ничего не ищу...» (привет хрестоматийно-фетовскому «Я тебе ничего не скажу...»). И так далее. «Слушайте, если хотите...» Сетевые стадионы Нет, что-то новое в нынешнем молодежном фольклорном стихописании (и стихочитании), безусловно, есть. Использование социальных сетей, например. Большая субкультурная замкнутость, отсутствие интереса к профессиональной поэзии — либо очень незначительная степень такового. В остальном нынешняя «новая поэтическая культура» — это далеко не новое, и не такое уж поэтическое... хотел написать «бескультурье», но подумал, что это будет слишком резко и несправедливо. Скажем так — простительное невежество. Чем-то напоминающее невежество молодых любителей поэзии конца 50-х — начала 60-х. Которые были готовы зачитываться (вот тут этот глагол уместен) и заслушиваться не только Евтушенко — он был все же каким-никаким профессионалом, — но и «евтушенками» помельче, местного, порой любительского разлива. И это было объяснимо и простительно. «Молодежь вовсе незнакома, по вине Сталина, с русской поэзией XX века», как писал тогда Шаламов 8. Сегодня ситуация в чем-то близкая. Разве что на смену стадионам, где тысячи молодых людей слушали стоящего «в эстрадных софитах» поэта, пришли виртуальные стадионы, где эти самые тысячи читают, поют, тараторят стихи друг другу. Да и причина незнакомства с серьезной современной поэзией сегодня диаметрально противоположная. Цензура замалчивания сменилась цензурой забалтывания. И этот новый вид цензуры не является результатом целенаправленной идеологической политики. Такова сама природа популистских режимов, возникших в последние лет двадцать на постсоветском пространстве, да и на Западе (в берлускониевской Италии, в США при Трампе...). Того, что Умберто Эко назвал «медийным деспотизмом» (despotismo mediatico)9. Манипулирование массовым сознанием не через блокирование информации (разве что незначительное), а, напротив, через ее избыточность. То, каким образом эта избыточность (и вызываемая ею дезориентация) используется для манипулирования, — уже другой разговор. К нашей теме прямого отношения не имеющий. Главное, избыточность поэтических текстов двадцатого и начала нынешнего века вызывает близкий эффект дезориентации. Особенно у молодых читателей, которых школьная программа едва успевает обучить элементарной навигации хотя бы в доброй старой классике...
Что с этим делать?
С одной стороны — собственно, ничего. «Let him play his music», как говорил шекспировский Полоний; или, в иносказательном переводе Пастернака: «А впрочем, вольным воля, спасенным рай». Фольклорная или любительская поэзия существовала всегда; сегодня ее стало просто чуть больше. Те самые добавившиеся пять-шесть процентов, которыми нас радуют опросы. Пусть себе растут и дальше — и «все вот эти тусовки поэтические», посещаемые энергичными юнцами и юницами, и чинные вечера поэзии из серии «Под сенью бабушек в цвету»... Может, в какой-то момент количество перейдет в качество. С другой стороны, само собой (как учит второй закон термодинамики) перейти что-то может только в хаос и тепловую смерть. Разумеется, кроме «фольклорных» читателей поэзии есть другие. Прежде всего, сам поэтический цех — кодекс профессионализма пока еще требует некоторого интереса к тому, что пишут коллеги, — хотя этот интерес все более сужается. Есть филологи и литературоведы (чаще всего — те же стихотворцы). Но все они из тех, кто читает современную поэзию, так сказать, «по работе». Проблема в другом читателе. В том, кто, с одной стороны, не относится к «цеху», с другой — не является ее случайным потребителем, либо самодеятельным «производителем». Кто читает, любит и стремится понять серьезную современную поэзию не «по работе» и не только ради удовольствия. А чтобы что-то понять о себе и о меняющемся мире, о своем месте в нем. Что, конечно, не исключает непосредственного удовольствия от чтения. Есть точка зрения, что такой настоящий читатель поэзии сам возникнет и сам найдет своего поэта. Она была озвучена уже в одном из первых номеров «Ариона» (а я держу в уме, что пишу эти заметки для итогового выпуска). Я имею в виду диалог Алексея Алехина и Сергея Гандлевского «Поэтический ландшафт эпохи голоцена» («Арион» № 4/1994). Поиронизировав на тему филологизации читательского восприятия поэзии10, собеседники переходят к вопросу о количестве ее настоящих читателей. «У меня очень давно сложился некий круг людей, — замечает Гандлевский, — чье мнение для меня значимо, и он остается прежним... Одна из самых страшных бед, какие могут случиться с поэтом, это пойти на поводу у читателя... Это, возможно, плохо звучит, но надо стоять, как для тебя естественно, пусть даже и спиной к читателю. Следует серьезней относиться к себе — только тогда читатель сам забежит и заглянет тебе в лицо». Все это так — хотя и четверть века прошло, и число читателей, готовых «забежать и заглянуть», сократилось в разы... Пусть даже внешне это где-то противоречит сказанному выше о равенстве поэта и читателя. Но там речь шла только о равенстве сотворчества, возникающем при вдумчивом чтении. Не стоит серьезному поэту гоняться за читателем, активно «коммуницировать» с ним в социальных сетях, подсаживаться на фастфуд быстрого отклика... Но я сейчас о другом. Не идти «на поводу у читателя» — а медленно и терпеливо его создавать, выращивать. Есть, худо-бедно, опыт выращивания молодых поэтов, через семинары, лито, литературные школы. Должна произойти смена парадигмы. С поддержки «писателей стихов» (хотя и их стоит поддерживать) — на поддержку читателей стихов. Совсем не обязательно — будущих поэтов или литературоведов. Задел для этой системы есть: литературные журналы. Но они больше сосредоточены на освещении внутрилитературной жизни; такова их специфика. Нужны, соответственно, издания — бумажные и/или электронные — с материалами о том, как читать и понимать серьезную поэзию. Порой, да, на уровне азов, «для чайников». Пока такие материалы можно найти только на любительских сайтах — и тоже, соответственно, любительские. Кстати, в 60-е — начале 70-х был совершен рывок — вышло с десяток замечательных научно-популярных изданий по чтению и пониманию поэзии11. И это, вместе с возвращением (пусть медленным и неполным) запрещенных прежде авторов, и подготовило того самого читателя, который «подсказывал из зала строчки». Причем поэтам, писавшим далеко не простые стихи. Сегодня запрос на поэтическое просвещение снова заметен. Это показал и резонанс, вызванный пару лет назад учебником «Поэзия» (при всей его односторонности). И распространение в последние годы литературных школ — в наиболее серьезных из которых развиваются, прежде всего, читательские навыки. Только таких учебников, и школ, и программ должно быть больше. И тогда... Что, собственно, — «тогда»? Сложно сказать. Нет, всплеск интереса к серьезной поэзии, аналогичный позднесоветскому, мы вряд ли получим. Но и не потонем, пусть даже с музыкой, как «Титаник». Впрочем, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Не чиновников, для большинства которых поддержка поэзии мыслится в виде очередного памятника или конкурса «Стихи о родимом крае». Не средней школы, у которой — свои проблемы... «Спасение утопающих» — это заблаговременное, собственными силами обучение спасателей. Сиречь читателей. Которые, если что, и выловят нас из воды. Или вынесут, как умный дельфин с арионовской обложки, на берег...
__________________________________________________________________
1 Американцы увлеклись поэзией и пьесами. — «Коммерсантъ», 22 сентября 2018.
2 Е.Бунимович. Вкратце жизнь. М.: АСТ, 2015.
3 «Современная поэзия по сравнению с признанной классикой пользуется среди столичных покупателей меньшим спросом. В целом ее продажи составляют 18% от общего оборота продаж поэтической литературы» (О.Грекова. Книги попали в переплет. — «Московский комсомолец», 19 августа 2016 г.).
4 Bogi Taka´cs. BookCon 2018: Social Media Poetry Explosion. — Publishers Weekly, July 2, 2018.
5 М.Айзенберг. Вопрос количества. Исчезает ли поэзия? — Лента.ру, 17 ноября 2016.
6 «Если в традиционном типе чтения текст рассматривается как принадлежащий такому-то автору, то для “нового наивного” читателя... текст единичен и самодостаточен. Фактически анонимен». Вот именно. «Ария Розины, музыка народная!», как объявляла свое выступление Фрося Бурлакова из фильма «Приходите завтра».
7 Первый пример приводил С.Маршак, второй — Л.Гинзбург.
8 В.Шаламов. Поход эпигонов. — В.Шаламов. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 5: Эссе и заметки; Записные книжки 1954–1979. М.: Терра — Книжный клуб, 2005.
9 У.Эко. Полный назад! «Горячие войны» и популизм в СМИ. / Пер. с итал. Е.Костюкович. М.: Эксмо, 2007.
10 Алехин: «...Такого читателя искусственно пытаются культивировать создатели наукообразных творческих схем — именно потому, что измыслить схему проще, чем писать полноценные стихи».
11 «Техника стиха» Шенгели, «Как читать стихи» Сухоцкой и Терешкович, «Поэтический словарь» Квятковского, «Стихи нужны...» Жовтиса, «В мастерской стиха» Озерова, «Разговор о стихах» Эткинда, «Мысль, вооруженная рифмами» Холшевникова...
|
|
