 |
ГОЛОСА
№2, 1998
Михаил Синельников
ПИСЕМСКИЙ
Искусный зодчий «Плотничьей артели»
(Однако перекрытья перетлели
И одичалый воет Покусай)
Был честен, зол, не говорил пустого
И, молодого прочитав Толстого,
Угрюмо молвил: «Хоть перо бросай!»
Живую нить сучила тонкопряха,
Живая речь пришла не впопыхах,
Доподлинны рубанок и рубаха,
Но привкус праха горек на губах.
...Хвалили не Гомера — Каллимаха,
Под грудой пепла сгинул Каллимах,
А если что и выпорхнет из праха, —
Лишь «Илиады» грохот и размах.
В ЖЕЛТОЙ ПЫЛИ
Улица Володарского снова стала Гончарной.
Близорукий Гольдштейн, «он был проволокой,
По которой бежала молния революции!» —
Воскликнул Зиновьев на митинге.
Слышал отец мой, подростком прибывший в Петроград с Украины
В день великого наводнения, когда уносимое ветром,
Сталкиваясь, грохотало железо сорванных крыш.
Святой Евсевий из Кесарии в детстве знал стариков,
Отроками бежавших за ослицей Спасителя.
В желтой пыли!
Что до меня, то я мог бы видеть Ахматову,
Но видел парную баню
И в ней — тела инвалидов,
Осколки под кожей, белые шрамы первой мировой войны.
Ох, понимала Ахматова:
Злопамятному Ленинграду не быть Петербургом!
Да и Москва... Но слезам не верит
Забывчивая Москва.
. . .
В Хазарию летела цепь лебежья,
И угадал угрюмый Левитан
Иудаизм российского пейзажа,
Безлюдье, солнце, листопад, бурьян.
. . .
Потекли подмосковные рощи,
Чьи-то дачи, кресты, терема,
Все, что стало привычней и проще,
Все, что в детстве сводило с ума.
Непостижная эта утрата,
Пустоты верстовые столбы...
Как тревожило сердце когда-то
Приближенье Москвы и судьбы!
. . .
Жизнь этих новороссов нелегка,
Тревожные, большие облака
Идут в Москву, так напряженно-буры,
Оттуда же, откуда с пивом фуры.
Но есть окно в таможне, и пока
Не рухнул рубль, не дешевеют куры, —
Жизнь хороша, блондинки белокуры,
День жарок... И, хрустя, сожмет рука
Замену счастья — легкие купюры.
|
|
