 |
ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ
№1, 1998
Инна Лиснянская
. . .
Меж облаками синяя прослойка
Сухого неба.
А на спирту лимонная настойка —
То ли хвороба сердцу, то ль целеба, —
Летит душа туда, где бредит Каспий,
Лепечет цитрус,
Что не было бы разнокровных распрей,
Когда бы не распад, когда б не выброс
Имперской лавы. Там на побережье
Рыдает детство
О том, что ты стареешь в зарубежье,
Могилы бросив, промотав наследство —
Атлас мазута, кружево прибоя,
Тень от ореха
На полдвора. Не плачь, Господь с тобою,
Ты — голос настоящего, не эхо
Прошедшего. На кой тебе изнанка
Имперской голи,
Тем более, что ты не иностранка
В юдоли русской да и в русской доле
Многотерпения и самоедства
И дымной тяги
Залить глаза вином. А что до детства —
Рисуй его на ватманской бумаге.
. . .
1.
Гроза во мгле еловой
Сожгла мои глаза.
В начале было Слово,
Потом была слеза.
2.
Что видишь ты сквозь шарфик мамин,
Сквозь ярко-розовый шифон?
Армянской церкви серый камень
Бакинским ветром раскален,
Как стены круглые тандыра,
Где старики пекут лаваш.
Нет, дымно-хлебный запах мира
Забвению ты не предашь.
А вспомнишь ли на самом деле,
В чем первая твоя вина
И что в подсоленной купели —
В слезе Христовой крещена.
3.
Как бабочек крылья распахнутые
Восточной раскраски
Цвели возле Каспия бархатные
Анютины глазки.
И зори цвели олеандровые
Над медью инжира.
И все полусонные правды мои
Об ужасах мира
В подводные ямы затягивало
Петлей смерчевидной,
И чтоб не погибнуть, поддакивала
Я лжи очевидной.
Так детство кончалось, заискивая
Пред страхом развязки,
В петлицу забвенья протискивая
Анютины глазки.
4.
Что раковина скрыла, то подлежит повтору.
У скал утихло море, морщины расшибя.
Я правду говорила лишь вольному простору,
Поскольку воля слышит лишь самое себя.
. . .
Лишь звука вещество
не ведает позора.
Стихи из ничего
Растут, а не из сора.
Компьютер, не спеши.
Не все тебе вестимо.
С дном моря дно души
Вполне сопоставимо.
Чего здесь только нет!
Акулы и акриды,
И корабля скелет,
И колыбель Киприды....
Но надо превозмочь
Соблазн перечислений.
Иначе в эту ночь
Со дна всплывут все тени
И мраморная пыль
распавшихся империй,
И даже та бутыль
Со справкой о Гомере.
. . .
Какая право, благодать
Среди вещей, событий, тем
Ничто ни с чем не сопрягать,
Ничто ни с чем не рифмовать,
Не сравнивать ничто ни с чем,
И ни о чем не вопрошать.
Так почему же датский принц
Все тот же ворошит вопрос,
Используя реченья птиц,
распевы ветра и берез,
Треск электрических частиц —
Разряды молний и волос.
И с этим всем частица “не”
Зачем рифмуется во мне?
ОТРАЖЕНИЕ
1.
Вся жизнь твоя — остроугольник
Без биссектрисы.
Тебе позавчерашний школьник
Принес нарциссы, —
И нарциссические грезы
В тебе воскресли,
Ты куришь, не меняя позы,
В казенном кресле.
В окно гостиничного типа,
В быт без оправы
Посулом меда дышит липа
И ядом славы.
2.
Я — отраженье всех зеркальных
Живых и неживых вещей, —
Ручьев и кранов умывальных,
Эдемских крыл и инфернальных
Отполированных мощей.
Я даже крышкою рояля
Отражена, как негатив,
и мне принадлежат едва ли
Мои вселенские печали, —
Они лишь отраженный миф.
И в этом не было бы драмы,
Когда б я вылезти могла
Из круглой музыкальной ямы
Ямбической, где нет угла
Привычного, и амальгамы
Весны на плоскости стекла.
3.
Неизвестно, кто и в чем
В мире отражается,
Это плохо на твоем
Сердце отражается.
Постарайся не глядеть
Ни во что блестящее, —
Ни в фольгу, ни в жесть, ни в медь,
Даже в здесь висящее
Зеркало, где бытие,
Словно сердце стихшее,
Где сейчас умрет мое
Двенадцатистишие.
ВОРОБЕЙ
Ах, воробушек, как ты продрог!
Превратился в дрожащий комок,
Бедный мой, ты мокрее, чем дождь,
И твоя темно-серая дрожь
Равносильна скорбям мировым
И становится сердцем моим.
. . .
Откроешь глаза и закроешь глаза
Навеки, но в сей промежуток
Поместятся солнце, луна и лоза,
И волны, и рой незабудок, —
И море, и бор, и Баку, и Москва,
И поезд туда и обратно,
И музыка ветра на птичьи слова,
Звучащие так непонятно.
А голод и хлад, а неправедный суд,
Которые нас убивают,
С собой напоследок глаза не возьмут
Туда, где земли не бывает.
|
|
