 |
ГОЛОСА
№3, 1997
Наталья Горбаневская
...
Колодезь высох,
и рыцарь не у дел.
Цветущий посох
увял и облетел.
Журавль трухлявый
да ржавое копье.
Умри со славой,
а лучше без нее.
Как пел Державин
за клином журавлей:
"Пошто заржавел,
о дивный соловей?"
...
Какое странное число,
какая странная страница,
и воздымается весло,
и по веслу вода струится.
Какая странная страна,
кругом заброшенный торфяник,
и ты - какая старина! -
как зачерствелый мятный пряник
грызешь слова, слова жуешь,
но не разжевывая в звуки.
Шурша травою, уж и еж
не отражаются в излуке.
...
Я знаю - это осень,
это октябрь.
"Просим! Просим! Просим!" -
хлопки тарахтят.
Публика замерла,
видя, как с алых и желтых
деревьев слетают слова
в рифмах, как в шортах.
"Не холодно ль?"
- Ничего, потерпят.
- Не такая ими знаема боль,
не такой еще трепет.
...
Это ктой-то и гдей-то
расплавляет засов
по шкале Фаренгейта
в восемнадцать часов,
и стоит оробело
нараспашку душа,
на заросшее тело
тяжким жаром дыша,
и от запаха нефти
тошноты приступив,
как пластинка в конверте,
поцарапан мотив,
ти-ти-ти та-та-та-ти,
так неслышно, неявно.
Если тело некстати,
то душа и подавно.
|
|
