 |
ПАНТЕОН
№2, 2014
Нина Искренко
(1951 - 1995) - один из самых ярких поэтов московской новой волны, вошедшей в отечественную литературу в середине восьмидесятых. Ее столь ранняя и мучительная смерть заставляет иначе посмотреть на завершенную и обретающую новое измерение судьбу поэта, как-то сразу шагнувшего из жизни в историю.
Если некий досужий литературовед соберется однажды написать биографию Нины Искренко, жизнь ее легко впишется в хрестоматийную схему "Судьба поэта в России": трагическая, короткая, яркая.
Часть I. Годы чтений на московских кухнях, в знаменитом семинаре Ковальджи, в полуподвальных студиях и андеграундных мастерских, цензура и никакой надежды на публикацию хотя бы одной строки.
Часть II. Нина Искренко вместе со всеми "гражданами ночи", как нас любили тогда называть, - Иваном Ждановым, Юрием Арабовым, Александром Еременко, Игорем Иртеньевым, Дмитрием Приговым, Алексеем Парщиковым, Марком Шатуновским, Львом Рубинштейном, Владимиром Друком, etc. - выходит на сцену поэтических вечеров, стихи Нины публикуются в Москве, Париже, Смоленске, Сан-Франциско, Иванове, Иерусалиме, Ростове, Намюре, Новосибирске, еще Бог знает где, даже в Австралии.
Но - вечное непонимание и разлад с читателем, слушателем, неизменные записки из зала: "Вы думаете, что это поэзия?!", небрежение и невнимание критики, отставшей, как ей и положено, от развити литературы лет на 20 - 30...
Наконец, часть III. Некрологи в газетах и журналах, череда посмертных вечеров, воспоминаний и публикаций, в ряду которых и эта...
Все так и было. Но и все было иначе. В Нине Искренко, маленькой, легкой, грациозной, взъерошенной, жила немереная внутренняя сила - пружина? шило? винт? талант? - которая раскручивала пространство, вовлекая всех и вся вокруг. Нина прожила счастливую жизнь, потому что ощущение счасть было в ней самой. Она всегда была готова к празднику, могла устроить праздник из ничего.
Она затевала литературные акции невесть где, в совершенно безумных местах - на кольцевой линии метро, в очереди в свежеоткрытый "Макдональдс", среди птеродактилических скелетов палеонтологического музея, в электричке Москва - Петушки, на катке Патриарших прудов. Быть может, это был праздник вопреки, праздник во что бы то ни стало, он не всегда удавался, иногда казался нелепым и недостаточно праздничным не только зачуханным и хмурым пассажирам электрички, но и друзьям-поэтам, но Нина ушла - праздника не стало.
Нина Искренко выламывалась из всех рамок, с редкой грацией и свободой мешала в стихах трамвайную лексику с библейской, она отстаивала право на ошибку, сбивала ритм, теряла рифмы и знаки препинания, писала поперек и по диагонали, оставляла пробелы, зачеркивания, оговорки и проговорки, говорила на своем, только ей присущем языке.
Нина Искренко была воплощением игры, написала переведенный на все языки "Гимн полистилистике", постоянно меняла маски - на листе бумаги, на сцене, но не в жизни. Шутя или всерьез, она любила повторять, что авангардная модель жизни художника - это нормальный дом и семья, а все эти свободные взгляды на брак и семью, литературные пьянки с мордобоем и похмельным синдромом раскаяния - тоска, классика и рутина.
В нашем интеллектуальном постмодерне оценок не дают и чувств не проявляют. Дурной тон. Нина тоже старалась оценок не давать, но вот оставаться бесчувственной не могла. Ее переполняло одно чувство - чувство любви. Нина безмерно любила эту жизнь - с ее суматохой и неразберихой, любила свой дом, семью, любила друзей со всеми их стихами, женами, детьми, заморочками и прибамбасами, любила Россию, любила нелепых, нескладных, косноязычных героев и героинь своих стихов.
В ее последних тетрадях - пронзительные стихи, она писала, впадая в неслыханную простоту, отбросив свою вечную игру. Эти тексты еще предстоит разобрать, опубликовать, и быть может - осознать и почувствовать.
Предлагаема подборка - не избранное Нины Искренко. Избранность вообще не была ей свойственна, она всегда читала что-то новое, иное, не то, что ждали от нее. Поэтому здесь помимо известных текстов - стихи, напечатанные лишь однажды в каком-нибудь экзотическом "Благонамеренном кентавре" или исчезнувших "Литературных записках", а также стихи, публикуемые впервые. Евгений Бунимович
Нина Искренко
ГИМН ПОЛИСТИЛИСТИКЕ
Полистилистика
это когда средневековый рыцарь
в шортах
штурмует винный отдел гастронома No 13
по улице Декабристов
и куртуазно ругаясь
роняет на мраморный пол
"Квантовую механику" Ландау и Лифшица
Полистилистика
это когда одна часть платья
из голландского полотна
соединяется с двумя частями
из пластилина
А остальные части вообще отсутствуют
или тащатся где-то в хвосте
пока часы бьют и хрипят
а мужики смотрят
Полистилистика
это когда все девушки красивы
как буквы
в армянском алфавите Месропа Маштоца
а расколотое яблоко не более других
планет
и детские ноты
стоят вверх ногами
как будто на небе легче дышать
и что-то все время жужжит и жужжит
над самым ухом
Полистилистика
это звездная аэробика
наблюдаема в заднюю дверцу
в разорванном рюкзаке
это закон
космического непостоянства
и простое пижонство
на букву икс
Полистилистика
это когда я хочу петь
а ты хочешь со мной спать
и оба мы хотим жить
вечно
Ведь как все устроено
если задуматься
Как все задумано
если устроитс
Если не нравится
значит не пуговица
Если не крутится
зря не крути
Нет на земле неземного и мнимого
Нет пешехода как щепка румяного
Многие спят в телогрейках и менее
тысячи карт говорят о войне
Только любовь
любопытная бабушка
бегает в гольфах и Федор Михалыч Достоевский
и тот не удержался бы и выпил рюмку "Киндзмараули"
за здоровье толстого семипалатинского
мальчика на скрипучем велосипеде
В Ленинграде и Самаре 17-19
В Вавилоне полночь
На западном фронте без перемен
. . .
В России всегда можно было стрельнуть сигарету
Спросить самогону
у хуем исписанной двери
Нарвать георгинов на клумбе
Слетать на субботу
с товарищем детства к веселому Черному морю
Знакомясь на улице
дело докончить в сортире
В натуре всегда тут была широта
до избытка
К задам и грудям ощутима любовь до зарезу
ЛЮБОВЬ - НЕ ИГРА !
как начертано мелом в глубинах
шестого подъезда
В России всегда можно было убить человека
и вытереть руки о землю
траву
и березу
Всегда человека дубасила странноприимна совесть
начатки плодов присуждавшая в жертву родному народу
В стране от которой все ангелы видно давно отвернулись
А все трубочисты
ушли с головою в работу
В России всегда можно было легко и свободно
пред тем как свихнуться
пойти и стрельнуть сигарету
СЕКС-ПЯТИМИНУТКА
(конструктор для детей преклонного возраста)
Он взял ее через пожарный кран
И через рот посыпался гербарий
Аквариум нутра мерцал и падал в крен
Его рвало обеими ногами
Мело-мело весь уик-энд в Иране
Он взял ее
на весь вагон
Он ел ее органику и нефть
забила бронхи узкие от гона
Он мякоть лопал и хлестал из лона
и в горле у него горела медь
Мело-мело весь месяц из тумана
Он закурил
решив передохнуть
Потом он взял ее через стекло
через систему линз и конденсатор
как поплавок зашелся дрожью сытой
свое гребло
когда он вынимал свое сверло
Мело-мело
Мело
Потом отполз и хрипло крикнул ФАС
И стал смотреть что делают другие
Потом он вспомнил кадр из "Ностальгии"
и снова взял ее уже через дефис
Мело-мело с отвертки на карниз
на брудершафт Как пьяного раба
завертывают на ночь в вольчью шкуру
Он долго ковырялс с арматурой
Мело-мело
Он взял ее в гробу
И как простой искусствоиспытатель
он прижимал к желудку костный мозг
превозмогая пафос и кишечный смог
он взял ее уже почти без роз
почти без гордости без позы в полный рост
через анабиоз
и выпрямитель
И скрючившись от мерзости от нежности и мата
он вынул душу взяв ее как мог
через Урал Потом закрыл ворота
и трясс до утра от холода и пота
не попадая в дедовский замок
Мело-мело От пасхи до салюта
Шел мокрый снег Стонали бурлаки
И был невыносимо генитален гениален
его
кадык
переходящий в
голень
как пеликан с реакцией Пирке
не уместившийся в футляры готовален
Мело-мело Он вышел из пике
Шел мокрый снег Колдобило Смеркалось
Поднялся ветер Харкнули пруды
В печной трубе раскручивался дым
насвистыва оперу Дон Фаллос
Мело-мело Он вышел из воды
сухим Как Щорс
И взял ее еще раз
. . .
Пекёт Текёт И нагинается
Кой-как зажгёт и снова мается
Позвонит включит поканючит
Заплотит и уж чуть не плачет
А тут как выбросят Возьмет
и в сумку ложит
Улыбается
. . .
В пустынном доме тела твоего
(не моего не моего) гуляет ветер
И некому с дозиметром и циркулем проверить
что скудно в доме и темно зело
И в темном озере колеблемых зеркал
гуляет одинокий выключатель
который возомнил что он не свету попечитель
а сам источник света Вот что возомнил
И где теперь добыть простых чернил
и слез простых и сильнодействующей крови
чтоб оправдать надеждой на здоровье
весь белый свет и всех кто рядом был
и всех кто неизменно будет рядом
с тобой с тобой с тобой А не со мной
Ты будешь и красивей и умней
а я
Ну вот
я просто буду рядом
я буду ртом печенкой и крестцом
на том конце где путь неочевиден
я буду родинкой и плюшевым медведем
а кто-то будет Сыном и отцом
|
|
