 |
ГОЛОСА
№1, 1997
Натан Злотников
ПЛОТ
Уют родимых мест меня уже не лечит,
Здоровья не дает, как было раньше, впрок,
Хоть весел самогон, сметаной полон глечик,
И корочкой хрустит с вязигою пирог.
Но должен я суметь, вкушая разносолы,
Пока ломится стол, пока дымится хмель,
Соврать, о, вновь соврать, что все мы новоселы
Земли, где мы живем за тридевять земель.
Пусть принимают ложь за чистую монету,
Мне важно не узреть, что к нам законы злы,
Что беден, скуден быт, и в нем спасенья нету,
Что строго нищета все вымела углы.
Погодки и друзья не уличат в обмане,
Но странно, контур слов как бы размыт слегка,
Я трезв, а все вокруг, как плот, плывет в тумане,
И голоса звучат уже издалека.
ФЛОРЕНЦИЯ
Нет синтаксиса — есть намагниченный
порыв, тоска по корабельной корме, тоска
по червячному корму, тоска по неиздан-
ному закону, тоска по Флоренции.
О. Мандельштам
Полуседой и нищий звездочет
Во сне моем, где время не течет,
По небу шарит старою трубою,
Пытаясь небо высмотреть до дна,
Ища звезду безвестную, она,
Быть может, связана с моей судьбою.
Но нет ее, и мы на посошок
Допьем вино, и грохнет он щеколдой.
Вдохну распыл небесный, порошок —
Утешусь дозой наркомана подлой.
Флоренция ждала меня века.
И господин, и раб ее ремесел,
Я глиной был и сталью мастерка,
И деревом стропил, подмостков, весел.
Пока я здесь при флагах и гербах
Для всяких бед служил мишенью в поле,
Там был беспечен, словно вертопрах,
На двух горбах, на двух холмах Фьезоле.
Пока меня здесь из-за ста причин
Не брали, не пускали, не включали,
Там Бог послал прозренье и почин
И наградил ко всем дверям ключами.
Но равно сердцу любы все равно
Поля Тосканы, Тотьмы перелески,
Вода Москва-реки, вода Арно,
Шпиль Казакова, купол Брунелесски.
Когда бы не забвенья полынья
И тонкий лед злословья и вранья,
Я б знал, чья жизнь для чьей была предтеча.
В каком краю земли моя душа
Себя нашла, и мучась, и греша,
И где был сон, где со звездою встреча.
У КАРЬЕРА
Ковш выскребет всю душу у карьера,
А в кузов бросит только горсть песка,
И самосвал поедет вдоль барьера,
Что строили напрасно облака.
В его стекле качнется мирозданье,
Плеяды, Млечный путь, два фонаря.
Скопирует златое очертанье —
Круг нимба — Божий ангел у руля.
А колея, с небес сползая косо,
За лесом тонко прозвенит вдали.
Легко кружась, тяжелые колеса
Как бы не чуют тяжести земли.
Взметнется мягкий снег за самосвалом.
мазутный выхлоп скатится в овраг.
И утвердится тьма в большом и малом.
Но там, где я стою, — нет, все ж не мрак.
ЖУРАВЛЬ
О Господи, прости, я виноват кругом —
На небе, где нас нет, всегда искал синицу,
А медленный журавль на небе на другом
Лишь крыльями взмахнул — и канул за границу.
Скользит он под уклон и сдерживает стон.
Его несет, несет к Кавказу, к Приднестровью.
Там дым летит с полей, и воздух напряжен,
И птичий путь краплен совсем не птичьей кровью.
Хотя не всем с руки раскладывать силки,
В обманный дуть манок, живое брать на мушку,
Но медленно гребет, инстинкту вопреки,
Где можно вмиг сгореть, пропасть ни за понюшку.
Так в чем моя вина? А в том, что ночь темна,
И даже свет течет с чужбины на чужбину.
А перелетных душ как задрожит струна —
Так поднимаю взгляд и распрямляю спину.
|
|
