 |
ГОЛОСА
№4, 2001
Евгений Карасев
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ЭТЮД
Он садился в автобус в начале маршрута,
и всегда на одно и то же место.
Здесь, в кресле у окошка, он знал все
до последнего шурупа.
Как слова излюбленной песни.
Спустя несколько минут автобус наполняли
постоянные пассажиры,
неистовые, как участники движения протеста.
Они висли на поручнях, толпились в проходах,
не соблюдая ранжира,
а у него было удобное, вне толкотни,
вызывающее зависть место.
Вот уже несколько лет в часы пик
от заводских окраин до центра
он катается, пользуясь правом
бесплатного проезда.
Без определенного намерения, цели —
ради этого искушающего места.
Многие обошли его в жизни —
ездят на собственных автомобилях,
лопают икру.
Но среди мучающихся в общественном транспорте
жителей
он себя чувствовал кум королю.
И другие безболезненные, нерискованные придумки
опробовались —
ублажить скребущую нутро кошку.
И все-таки остановился на набитом битком
автобусе,
с приютным креслом у окошка.
ДОСАДНАЯ ЖИВУЧЕСТЬ
Порой пустяк, чепуховина, мелочевка пошлая:
старый кошелек, лезвие бритвы, окурок —
извлекают из сокровенных тайников
опостылевшее прошлое.
Как папки из сейфов МУРа.
А иной раз, побитая палом,
жарой, морозами,
выдает немилосердная память,
чего не сыщешь уже
и в несгораемых шкафах розыска.
Дела давно забыли следователи, судьи.
Вкус баланды я заглушил
куриными супами.
Меня привечают уважаемые люди.
И мстит только память...
СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ
Фотографии в потрепанном альбоме —
богатство семейного архива.
Редко позируют с сердечной болью,
потому на карточках — все счастливые.
Вот у распахнутого окна парочка —
он и она.
Видимо, новоселы — ни ковров, ни паласов.
Стоят в обнимку; на улице грачи, весна.
По свежевыкрашенным полам растекается солнце
лужицей янтарного масла.
И эти же двое любящих
возле куста сирени — тянутся верхние ветки
сломать.
Я знаю их прошлое, будущее —
это мои отец и мать.
А вот шпингалет, оседлавший игрушечного коня.
Выбросив вперед деревянную шашку, скачет азартно.
Мне известна и его судьба,
но только до сегодняшнего дня.
А что будет завтра?..
ПРАЗДНЫЕ МАРШРУТЫ
Иногда, прогуливаясь по городу, я невольно
сбиваюсь в сторону родильного дома:
счастливые роженицы в окнах, мужья с улицы
что-то им в рупор ладоней кричащие.
Среди всеобщего кавардака, погрома
эти жизнеутверждающие пенаты
кажутся неправдашними, ненастоящими.
И в то же время вселяющими надежду
в противовес вещунам ублюдочным...
И еще одно место тянет меня,
как языческая треба, —
небольшая уютная булочная,
в ночь-полночь торгующая
свежевыпеченным хлебом.
ВОРОНА
Хочу развенчать все мифы и оправдать ворону —
умней и осторожней этой особы
не сыщешь в мире птичьем.
Кто что потерял, проворонил —
ее кусок, добыча.
От своих ли осмотрительных предков
иль из опыта на собственных дорогах
она усвоила — сыр редок,
а лис много.
Живя вблизи людей, преимущественно
в крупных центрах,
серая каркуша изучила их пристрастия, вкусы.
И упорно из подвернувшихся человеческих ценностей
золотые безделушки оставляет
в куче мусора.
ЧИСТИЛЬЩИК
На шоссе нередко попадаются драные резиновые камеры,
водителями грузовиков выброшенные.
Бесхозные, они подолгу пугающе пылятся,
точно сбитые собаки, птицами выпотрошенные.
И кажется: некоторые еще живы
и даже пытаются подняться.
Меня почему-то всегда тревожат эти призрачные существа,
трепыхающие под ветром.
Прогал в потоке транспортном улуча,
я останавливаю машину и оттаскиваю их к кювету.
И чувствую: химеры смотрят мне вслед,
как взаправдашние твари,
глазами полными тоски, боли.
Словно оставленный в беде товарищ,
брошенная любовь.
Я сажусь за руль. И пробую сбежать. Но пробудившиеся фантомы
начинают колобродить в воображении,
превращаются в жестокосердных живоглотов.
И, заприметив на асфальте очередного лиходея,
я подвергаю его сожжению,
как язычники жертвенное животное.
Вы видели на обочинах факелы, черные, жирные,
похожие на горящие скважины?
Это я чищу трассу от падали —
наши дороги жутко загажены.
Но что делать с памятью?..
|
|
