 |
ГОЛОСА
№4, 2001
Татьяна Мартынова
. . .
Купаться и рыбу ловить на Бугазе,
лепить пироги из просоленной грязи
лечебной настолько, что даже тоску
меняет на острые боли в боку.
Сжечь лето в загаре. Снять старую кожу,
как с яблок зимою снимают рогожу.
Снять старую кожу, начавшую тлеть,
чтоб ночью холодною снова надеть.
С НОВЫМ ГОДОМ, РЫБА!
Я знаю, я знаю,
пугливая мышь,
чего ты всю жизнь
ненасытно боишься:
однажды, однажды
ты так притворишься,
что спишь, —
что сдохнешь...
И как же Париж?
1.
Дайте рыбе поработать,
кровь согреть, раздуть пузырь,
дайте жабрами пошлепать,
око выпучить на ширь
и раздолье полевое.
Пусть полюбит гул и звон,
пусть полюбит все живое,
что глядит со всех сторон.
2.
В огромном тазике серийном
из магазина мелочей
тебя несет Екатерина
в семью прожорливых врачей.
А ты мелка, как все обиды
ненастной осени сырой,
сырой зимы. С надменным видом
поворотись! Глаза открой.
Открой, метнись, блесни в полете.
И вспыхнет вдруг огнем вода,
и вскликнет очередь: “Берете?”
Екатерина крикнет: “Да!”
3.
День в тягучей воде,
день извилист, текуч,
день в дубовой бадье,
поднесенной под ключ.
Круглый вырез воды
забирает весло,
да напрасны труды —
нас опять отнесло.
Замирают воронки —
летит к облакам
рыбий крик изумленный
и рыбья тоска.
Заглянувшая в небо,
глотает плотву
щучья молодь, с разбега
виляя в траву.
4.
В синем море — пятна солнца,
в синем море — пятна нефти,
в синем море — пятна рыбы,
косяки зеленой сельди.
Если эта рыба знает,
что нас ждет через столетье,
почему же не взлетает,
а идет спокойно в сети?
Почему в волне, прикрытой
снежной крошкой и мазутом,
есть гостеприимство быта
рыб голодных и разутых?
5.
Отнимают рыбе речь,
выдирают жабры прочь,
помогают ей прилечь,
предлагают ей помочь.
Потому что рыбу жаль.
Рыба ходит на хвосте,
развевается вуаль
в пустоте.
И томит чужая речь,
уплывает рыба прочь,
голосов слепую течь
ей не превозмочь.
Натыкается на столб
света, и стоит в тени
моря, ровного как стол —
хоть каток тяни.
Горькая близка губа
к неразгаданной красе.
Эта рыба не глупа.
Ах, как все...
6.
В доме прошлой эпохи — лепнина.
Так что сведен на нет потолок.
Со стремянкою Екатерина
моет стекла, поправив платок.
Выпадает седая косица,
рой заколок летит на ковер.
По стеклу лупоглазому мчится
синих мух захлебнувшийся хор.
Но закончено. Тряпка отжата,
окна снова глядят на закат.
И натерты полы, и проклятый
коридор не воротит назад.
Дверь захлопнулась. Что же осталось?
Неизвестность томит и гнетет
рыбу свежую, что не плескалась,
но ложилась еще на живот.
7.
Заржавленная елка,
на елке — злая рыба.
В нее вошли иголки,
плавник поставив дыбом.
Зачем она болталась
от встречи и до встречи
на ветке? Ей осталось
гасить на елке свечи,
смотреть, как прет философ
менять, скребя затылок,
мешок пустых бутылок
на множество вопросов.
А рыбе поменять бы
судьбу — на совершенство.
И пусть не будет свадьбы,
она не любит жесты.
Она б частила в речи,
она б меняла кожу,
и напрягала плечи,
и стоила дороже.
. . .
Из переулков ночь прошла в сады.
Распались вечные союзы шахматистов.
Идут счастливые деды,
познавшие законы сей игры,
и жизнь пред ними в шахматном порядке
отходит в неизвестные миры.
|
|
