 |
ГОЛОСА
№2, 1997
Александр Кушнер
ИЗРЕЧЕНИЯ
1.
«Нам не пристало падать духом» (Цицерон).
Я не согласен с ним: пожалуйста, из скобок
Извольте выйти к нам и объясниться! он
Боится, медлит: к вам? Не смеет выйти, робок,
И, духом падая, хватается рукой
За скобку, будто тигр я или аллигатор,
И в Колизее мы, и кровь течет рекой
Бледнеть так можно ли, стыть? А еще оратор!
И упирается, и в страхе прячет взгляд...
Зачем же голову морочить нам, потомкам?
Что фразу выхватили, он не виноват:
Пробилась, видишь ли, подобно камнеломкам,
Сама, упрямая, и ярко расцвела,
Пленяя исподволь нас римской силой духа
И красноречием... Издержки ремесла.
В речах витийствовал, но был пуглив, как муха.
2.
А Петроний-то что нам сказал, Петроний!
И любой календарь, посмотри, гордится
Изреченьем его, и на общем фоне
Безотрадном, — слова его, как крупица
Золотая, сверкают, — сказал, чтоб знали
Мы и помнили, передавали детям,
Где сказал? В пиршественном, должно быть, зале,
Среди яств и рабынь, не смущаясь этим,
Предаваясь изысканным разговорам
И распутству, сказал, неспроста Арбитром
Прозванный, на жестокий свой век с укором
Глядя, что он сказал, подражая гидрам,
В ванне, пахнущей нардом и киннамоном?
Ошибаешься думая, будто столь же
Важное, что и Гракх, например, с Катоном.
«Такова жизнь» — сказал. И ни слова больше!
3.
«К неизвестному нет влечения». Ну, Овидий,
Ну, изрек! Что за жажда бездействия и покоя?
Есть влечение! Августа если ты и обидел,
То неясно, чем. Нас же обидел, сказав такое.
И неужто твои кипарисы, олени, лани,
Прежде чем кипарисами, ланями стать, не льнули
К неизвестному, странному, ерзая на диване?
Забегали вперед, не могли усидеть на стуле!
«Мама, как называется этот: стучит копытом,
Крутит крупом и конским удушливым пахнет потом,
А всю ночь говорит о волшебном и неизбитом
И в дорогу зовет, пылью пахнущую и медом?»
Вот и бедствуй, безумствуй, пылай, сочиняй поэмы —
Составитель-дурак опорочит пред светом белым,
Вытащив изреченье, которое главной темы
Знать не знает и даже противоречит в целом.
4.
«Не делать зла — и то благодеяние», —
Вергилий завещал. Я весь — внимание.
Что делаете вы? Мы зла не делаем —
И следовательно, завету следуем
Вергилия, а кто читал Вергилия,
Тот знает, что для этого усилия
Нужны, — зачем же лишние старания?
Не делать зла — и то благодеяние.
5.
Больше я о весне не пишу, потому что стар.
Не пишу о душе, потому что душа подсохла,
Ни о смерти (уже не пугает меня кошмар),
Ни о славе (летала над нами та птичка — сдохла),
Я пишу о Сенеке, Горации и других
Мастерах тесно сложенной и лапидарной речи.
«Трудно выразить общеизвестное» — этот стих
Взял Гораций, как камень, пристроил к себе на плечи
И стоит, не шатается, словно титан, под ним.
Я хотел бы помочь ему, да на дорожке тесно.
— Отойди, — говорит, — не мелькай, помогай другим,
Поднимающим то, что легко: что не всем известно.
6.
Снося обиду, вызываешь новую.
Простив проступок, побуждаешь к худшему.
Я тоже, видишь, фразу образцовую
Могу придумать, протянуть заблудшему
Ее: бери. Еще одну? Пожалуйста:
Живи, как хочешь, коль нельзя, как хочется!
И даже что-то, кажется, от жалости
Есть в ней, и смысл, как длинный плащ, волочится:
Не подберу, — так даже натуральнее
Всю жизнь боялся твердой интонации
Мы не тверды, зато наш слог печальнее,
Похож на флот, разгромленный при Акции.
Эпилог
Русский язык, как латынь, постепенно сойдет на нет.
Те, кто писали на нем, промахнулись с заветной лирой.
Если бы я был прозаик, еще ничего: поэт —
Мнимая величина. Так что царской своей порфирой
Я не горжусь, понимая, что выгорит на свету,
Выцветет, в рубище рабском предстану, как будто крепость
Я защищал неудачно и в плен угодил. Тщету
Можно на мне изучать наших помыслов и нелепость.
Мертвый язык живым был, огромнейший материк
Хвойным своим шатром накрывая, — его срубили.
Где тот тунгус, о котором известно, что был он дик?
Мучает кожу гнус, и страдает калмык от пыли.
Горе нам, горе, бедным, теряющим речь, увы;
Скоро мы на верлибр перейдем и забудем рифму;
Учатся сторожевые рычать по-английски львы,
Битва при Гастингсе в школе Полтавскую сменит битву.
|
|
