 |
ПАНТЕОН
№1, 2001
Сергей Кулле
ЕЩЕ ПОДЕЙСТВУЕТ
Сергей Леонидович Кулле (1936-1984) родился и жил в Ленинграде. В том числе и в период блокады. Учился на отделении журналистики филологического факультета Ленинградского университета (вместе со Львом Лосевым). До конца жизни работал в многотиражке под названием "Кадры приборостроению". Он оставил несколько сот стихотворений, из которых в официальной печати ему довелось увидеть только четыре. По сообщениям жены и друзей - милейший и образованнейший человек, что, впрочем, очевидно для читателя его стихов.
Большинство его стихотворений - верлибры. Вероятно, со временем творчество Кулле будет рассмотрено в контексте развития русского свободного стиха. И в этом смысле он, по нашему убеждению, одна из центральных фигур. Интересно, что в его поздних стихах проявляется тенденция к минимализму. Вот, например, стихотворение "К ангелам"*:
Или,
если можно,
помогите.
Или,
если можно,
рассудите.
Или,
если можно,
посмотрите.
С другой стороны, Кулле обычно представляют как участника ленинградской группы поэтов, называемой иногда "филологической школой", в которую входили также Леонид Виноградов, Михаил Еремин и Владимир Уфлянд.
О "филологах" было как-то сказано, что это - литературная группа, притворявшаяся компанией собутыльников. На что Виноградов возразил, что, наоборот, компания собутыльников притворялась литературной группой. "Еще подействует", - сказал однажды Кулле друзьям, огорченным видом опорожненных бутылок и отсутствием денег на новые. Это стало в их среде поговоркой.
Во всяком случае, компания, полноправным участником которой был и Лев Лосев, начавший писать стихи всерьез в середине 70-х, состояла из оригинальных и, на первый взгляд, непохожих друг на друга авторов. Думается, что по литературному значению их можно сопоставить с современными им московскими группами неофициальных поэтов - лианозовцами и чертковцами.
В 1963 году Кулле написал короткое стихотворение:
Мы -
товарищи по несчастью.
Вы -
товарищи по бесчестью.
Кулле и его товарищи остались вне официальной литературы. Но русская поэзия, к счастью, не сводится к советской. Творчество Сергея Кулле - внутри русской поэзии, и, значит, еще подействует. Иван Ахметьев
Сергей Кулле
ИЗ ЦИКЛА "ЗИМА"
. . .
Хотя бы иногда
вы вспоминаете о лете?
О лете
когда уляжется метель,
когда неистовый Борей
уймется, наигравшись?
Когда в саду
фонтан прозрачный прыснет?
Когда наш дедушка,
колхозный бригадир,
пройдет по борозде,
следя за трактором
с улыбкой безмятежной?
Когда на стадионе "Пряник"
возгорятся
спортивные бои?
И снова будет в духе времени
косить,
купаться,
попадать под дождь?
И в семидневные походы
ходить вдоль берега реки,
а на ночлег
переплывать
на противо-
положный берег?
Хотя бы иногда
вы вспоминаете о лете?
О лете,
когда Борей игривый
притаится,
запрячется
в печной трубе,
уймется до поры?..
. . .
Где горка для зимы?
Увы, ее уж нет!
А баба снежная?
Ее как не бывало!
Сугробы
около сарая
вдруг улетучились,
как дым.
Далекая лыжня
вдоль смешанного леса
превратилась
в обыкновенную тропу.
А наш каток на озере -
уплыл!
Сначала - по реке.
Потом - по морю.
На юг, на юг,
в нездешние края!
На нем
уже катаются, поди,
другие дети.
У них теперь зима.
. . .
С трамплина
прыгнул
лыжник!
Он взвился ввысь,
смеясь.
Вот он летит,
летит,
летит по направлению к земле,
забыв про все земное.
Вот он обозревает горизонты
и орлиным оком
выискивает маленький флажок,
обозначающий рекорд.
Вот он парит над нами
невесомо
и как бы
ничего не ведает о том,
что скоро
метели отойдут в небытие,
сугробы рассосутся
и зарастет травой
раскатанный каток.
Что скоро
черные, голодные грачи
к нам прилетят, крича,
на настоящих крыльях.
Что скоро
до тла растает
его любимая вершина
и будет выглядеть
дурным анахронизмом
катание на лыжах
даже с прекрасных
Кавголовских
гор!
. . .
Мой друг, мой друг, наш дедушка вернется!
Когда его никто не будет ждать.
Он приплывет к нам на шарах воздушных,
на китобойном судне, ледоколе "Красин",
на распашной четверке с запевалой рулевым.
Он к нам примчится в островерхой шапке
в кабриолете, шарабане, бричке,
на доморощенных салазках, на тандеме,
на аэросанях он въедет к нам на двор.
На мотоцикле, на линейке, тракторе,
катамаране, на машине времени.
В скафандре сплющенном, как англичанин истинный,
пересечет морское дно.
Играя марш на пионерской дудке,
в ручей войдет на канонерской лодке.
Или опустится на парашюте шелковом.
Или на лыжах прибежит, как Сольвейг.
В колодках каторжника, в орденских колодках
он скатится с американских гор на финских санках.
Или объявится на нашей танцплощадке.
Или очутится на местном танкодроме
в разгар больших маневров:
он легок на подъем и легок на помине!
В один прекрасный день, чрезвычайно молодо
соскочит он с кавалерийской лошади -
наш дедушка, наш дедушка, наш дедушка!
Что б мы ни делали, чего бы мы ни думали,
каким бы курсом на суденышке ни плавали,
какой бы Гений ни витал над нами, -
мой друг, мой друг, нам нипочем
не избежать
с ним
предстоящей встречи.
. . .
Настал черед зимы.
Хоть и не довелось
нам испытать
большой жары.
Хотя по-летнему
нам не светило солнце.
Хотя мой календарь
открыт на слове "май".
Хотя ни овощи, ни фрукты не поспели.
Однако мальчики и девочки
уже бегут на арифметику,
толкаясь,
горланя и размахивая
мешками для галош.
Хотя еще немало смельчаков
гуляет без пальто.
Хотя река
еще пестрит пловцами.
. . .
Все вечные снега
прейдут,
как временная дурь.
Метели угомонятся,
как дети.
И мы с тобою
встретимся в саду.
В том солнечном саду,
где зеленеет травка.
1960-1968
АВТОПОРТРЕТ
Обыкновенный человек
с обыкновенными глазами
в обыкновенных очках
в обыкновенной шляпе с полями
в обыденной спецодежде
обыкновенные руки обыкновенно в карманах
имея в уме обыкновенные мысли
ходит под Богом
9 июля 1972
Дом на Мойке
. . .
- Где первые ручьи?
- Они еще в плену.
- А где скворечники?
- Они еще в столярке.
- А где скворцы?
- Они еще в пути.
- А где подснежники?
- Они еще под снегом.
Публикация И.Ахметьева
|
|
