 |
ГОЛОСА
№4, 2013
Ната Сучкова
***
Хорошо да сладко спати, не бояся мертвых,
в старом бабкином халате на грудях протертом.
Никого не узнавати, точно знать, наверно,
в новом матушкином платье, что твоя царевна.
В одеяльце тонкой байки спать да спать укрывшись,
в тятькиной линялой майке с лопнувшей подмышкой.
Хорошо да сладко спати, знать, что смерти нету,
пусть толпятся у кровати, согревают светом.
Но они кровать качают, одеялку тянут,
свет рассветный излучают, ждут, когда я встану.
Встану-встану, дорогие, наведу порядок —
прополоть приду могилок сумрачные грядки.
Вы теперь опять далече, оттого тиха я,
улыбнусь лишь, как замечу, бабочку, жука ли.
***
Говорит дед Никола, окая, давно уже мертвому деду Борису:
«Лучше видно вот с этого облака, что в цветной тебе телевизор!
Или с дота того, непрочного, вон, всё в дырах залатанных, в щелях,
Что ж ты плохо следишь за дочерью, или, как тут глаголят, дщерью?»
Отвечает Борис вновь прибывшему бородатому Николаю:
«Здесь нельзя смотреть вниз, как по телевизору про цыганей и Будулая,
Ничего здесь, прошу, не трогайте — эта оптика дорогая,
Я давно тут, и я на многое про живых глаза закрываю.
Если б жизнь на земле ворочалась волей нашей, и нашей — тоже,
Я бы вашего сына дочери пожелал бы в мужья? Что ж — может...»
Пропустили бы, эх, по маленькой, со знакомством — пехота с танкистом,
Дед Никола — худой и старенький, дед Борис — молодой, плечистый.
Обходя кучевые тучные только с краю, по бороздaґм:
«До чего ж хорошо окучено, я бы лучше не сделал сам!»
Так и ходят: у Николая в рукаве мельтешит пчела,
А Борису шинель полевая, ох, мала, и давно мала,
Собирают в кисет солдатский (табачку бы!) цветки акаций,
И никак не договорятся, и никак не наговорятся.
***
вот посмотришь в окно на закат,
видишь — утка летит,
а за нею и чайка летит.
так болит голова,
что уже ничего-ничего не болит.
отойдешь от окна,
но вернешься назад — зафиксировать вид:
вот пьянчужка идет вдоль кустов по аллейке,
непохожа на местных и выглядит как европейка,
вон — футболка, бейсболка, кроссовки, горячечный рот,
только кожа ее выдает.
так и смотришь в окно на закат —
этот вид так себе:
никого на качелях, кусты в лопухах,
белый свет
подозрительно тих,
лишь гудит вдалеке пароходик,
в общем, жизнь пролетает,
но вовсе не движется вроде.
***
После долгой болезни, ну — поймали — запоя,
Тормознет у подъезда: чё тут, ёпта, такое?!
Пусть с утра он болеет, но к обеду наглядно
Поправляет на небе и земле непорядок.
Примотав изолентой, проколов в два стежка,
Стайка ангелов мелких — надо лбом, как мошкaґ.
И висит над скамейкой на сопле, на припое
В пузырях самоклейки голубо-голубое.
|
|
