|
ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ
№3, 2014
Сергей Золотарев
СПОРТИВНЫЙ РЕЖИМ
* * *
Футбольное стадо на поле для ветра
Сегодня надело зеленые гетры. Волы и буренки шотландской породы
Играют судьбой по законам природы, Пока запасные животные сборной
Неспешно жуют и глотают попкорны. О, если б нашелся один самобытный
Игрок тонкорунный и парнокопытный, Я смог бы отдать ему пас без опаски
За судьбы пасомых и пьянство подпаска. Ведь духом игроцким пропитаны травы.
Их щиплет отара и кормит ораву Болельщиков, с западных склонов трибуны
Все утро стригущих улыбку фортуны. Особая страсть к игровым видам спорта
У жвачных животных в крови перетерта. Когда, несмотря на возможность увечья,
Сшибается козья тоска и овечья, Баранья упертость и та сила духа,
Что всем демонстрирует наша пеструха. Но как ни крути, тонны шерсти и мяса
Зависят всегда от последнего паса — От первого часа на утренней дойке,
Мяча, отскочившего в поле от стойки Ворот, проскрипевших о всех незабитых
Голах (поголовьем скота — общепиту). И чем безнадежней, тем, вместе, спокойней
По левому флангу пройти к скотобойне, Всем сердцем уверовав (мышцы упругость!)
(Хотя бы и всех удалили за грубость Помола стираемой деснами мяты),
Что зрелищность много важней результата.
* * *
Такое же самое дерево,
как то, что растет за окном,
во мне примирилось с потерями
и стало спортивным бревном.
На нем разбивают гимнасточки
молочные косточки в кровь.
А раньше веселые ласточки
тяжелую вили любовь. Оставшись без внешности, заболонь
растет в сердцевину, туда,
где взаимодействия слабые
рождает природа труда. Но кровь обновляется полностью
всего-то за век с небольшим.
И вот уже всякие вольности
смущают спортивный режим. Как видно, покоем заплачено
за знанье сверчка о шестке.
Бычок, атлетично раскачанный,
шатаясь, идет по доске.
* * *
День и ночь привыкли летом
спать валетом,
видеть сны
друга дружки
и при этом
не касаться стороны
щекотливого предмета.
* * *
Отвалил камень с души.
Нашел ее пустой. Радуюсь,
Как ребенок.
ОТ ФОНАРЯ
Берусь описывать фонарь.
Со всех сторон.
1
Крючок с световым червяком,
заглоченный тьмою глубокой
рассвет подсекает. О ком
ты думаешь в этот час? 2 И слетелись на свет его бражники.
И служили ему,
ибо многие тьмы
изгонял из теней. 3 Смерть фонаря и похороны света
идут все лето. 4 Вытягивает свет из ночи
его беззвучный пылесос.
Мешок вытряхивает утром. 5 Клюшка для гольфа,
где свет его — мячик,
вырывший лунку. 6 Свет, изгоняющий простуду.
Люголь, чем мажут горло ночи.
Микстуры ложка перед сном. 7 Посох Моисея
сквозь свет непросеянный. 8 Сколько их, бредущих в одной связке,
в форме канареечного цвета,
потянувших лямку взрослой сказки,
по земле разбросано за это? 9 Зона роста — на кончике света. 10 Световую палатку поставил,
колышки вбил,
но брезент его — дождик
размочит под утро. 11 Фонарный стол,
фонарный стул... 12 Темный фонарь, негроид,
словно он землю роет. 13 И фонарь-гробокопатель
ходит — ищет с фонарем
час, когда мы все умрем. 14 Как черные сгустки крови из раны,
так рано! 15 Десны тьмы разрывая
тройственным корнем. 16 А днем он чугунная палка.
Забытого света законная свалка. 17 Запас словарный
фонаря… 18 Как кашель,
бывает сухим и мокрым. 19 Ильича эстафетная палочка. 20 Щурился свету под фонарем,
как в душевой кабинке.
Кто-то прошел.
Прикрылся.
* * *
Получая справку в БТИ
о своем земном существованьи,
думаешь, как о небытии,
как о мрачных опытах Гальвани
над лягушкой (сокращенье слов
наблюдая в воздухе посмертном), —
о тоске раздельных санузлов
по своим пяти квадратным метрам.
Думаешь о шкафе духовом
и материальности цыпленка,
и о веществе как таковом,
и о существительном продленка.
* * *
тебя свезут на неотложке
от неотложных дел твоих
в палаты гнутые, как ложки
в руках психически больных.
И будучи еще везомым
по пробкам как-нибудь бочком,
ты ощутишься невесомым
и проблесковым маячком. Способным растолкать заторы
внутри аорты и вокруг.
И медицинские приборы
оценят дело твоих рук. НА РОЖДЕНИЕ
Страшный сумрак, редкий сумрак,
истоптавший шар земной,
как из Красной книги зубры,
ходит сумрак надо мной. Облака, луну и звезды
и несущий небосвод
он вдыхает через ноздри,
выдыхая через рот. Этот сумрак как-то связан
с тем, чем дышит 1-й мед:
с раздвигающимся тазом,
с появлением на свет. Ляжет припорох на кальку,
дунет ветер, обнажив
годы, спящие вповалку,
жизнь над пропастью во ржи. В электрическое поле
залетая, светлячки
расширяются от боли,
как ослепшие зрачки. Хрустнут бабочки — как чипсы
раскрошатся на ветру.
Если в сроках не ошибся,
быть по-твоему к утру. Ночь отпета петухами
и уже погребена
в положенье вертикальном
в позе утреннего сна. Улыбнулась, осветилась,
стенки маточной трубы
заплела, как наутилус,
по условиям резьбы, и из сумрачного геля
взяв, чего там больше нет,
25 апреля
дописала мой портрет.
* * *
Снег идет большими хлопьями —
шерсть струится на ребре
между пальцами циклопьими
в ослепленном ноябре.
И под шкурами овечьими
ускользает Одиссей,
надо думать, что от вечности,
потому как жизнью всей.
|
