 |
ГОЛОСА
№4, 2014
Александр Кушнер
ДЕВЯТЬ ТОПОЛЕЙ
Вот девять тополей стоят в одном ряду.
Зачем мне надо знать, что девять их, — не знаю!
Но я их сосчитал, как будто на посту
Стоящих, стройный ряд — не группу и не стаю. И более того, когда случится мне
Еще раз здесь пройти, пересчитаю снова,
Как если был бы я уверен не вполне
В себе; быть может, в них? Ну да, а что такого? Где девять, почему б десятому не быть?
Подвинулись чуть-чуть — и встал меж них десятый.
Ты спросишь: для чего? А чтобы удивить
Меня. Волшебный ряд, дымящийся, крылатый! * * * Я вермута сделал глоток
И вкусом был тронут полынным.
Как будто, тоске поперек,
Я встретился с другом старинным. Давно мы не виделись с ним,
И сцены менялись, и акты,
И он — сколько лет, сколько зим! —
Спросил меня тихо: Ну как ты? Бокал я чуть-чуть наклонил
С полоской, идущей по краю,
Помедлил, еще раз отпил
И честно ответил: Не знаю! * * * ...Не просишь ни о чем, не должен никому. М.Ломоносов Учитель, врач, механик, офицер,
Садовник... Есть с кого нам брать пример
Достоинства, и скромности, и чести.
Не надо обольщений и химер,
А также поклонения и лести. И слава — дым, не стоит жить в дыму.
Мирская власть ни сердцу, ни уму
Не служит, и в богатстве счастья нету.
Зато и впрямь не должен никому
Кузнечик — как люблю я фразу эту! Земная жизнь... Среди ее даров
Один из лучших — стройный лад стихов.
Не заносись! Ты скромным занят делом.
И хорошо бы съездить в Петергоф
И побродить по травам запотелым... * * * И Расин в парике, и Мольер в парике,
И Декарт, и Гельвеций, как овцы.
Мы в сравнении с ними живем налегке!
Эта мода похожа на рябь на реке,
А король поднимался как солнце. Я подумал о них, на барочный дворец
Глядя... Ньютон, и Свифт, и Вивальди
В обрамленье лепных завитков и колец,
И неважно, кто ты: музыкант ли, мудрец,
Ты нуждаешься в пудре и банте. И разгладив рукой кружевной воротник,
Хвалишь разум и славишь свободу,
И небесной механики тайны постиг,
Но условность велит — и ты носишь парик,
Утеснительной моде в угоду. * * * Электроконтроль, приходивший на дачу, —
Суровая женщина нас проверяла,
Но я аккуратен и взгляда не прячу,
Нам счетчик на новый сменить приказала,
Какой? — двухтарифный. Такую задачу
Поставила твердо, он стоит немало. Ушла, а на столике ручку забыла,
Дешевую, с черным внутри капилляром,
Прозрачную, новую, что ж, очень мило!
Сначала я пренебрегал этим даром,
Но склонность я к черным питаю чернилам
И, можно сказать, к канцелярским товарам. И вот я пишу ею. Жесткая ручка,
Привыкшая к цифрам и строгим подсчетам,
Теперь привыкает к моим закорючкам
И строчкам — и не возражает, чего там!
Не к сметам, а к рифмам, не к суммам, а к тучкам,
И втайне довольна таким поворотом. * * * Ваших снимков разноцветный ряд
Сделан за день или за неделю.
Спрячьте, спрячьте фотоаппарат,
Не показывайте Рафаэлю! Уберите, есть же рукава,
Или в стол, в карман, под одеяло!
А иначе разве папу Льва
Написал бы он и кардиналов? Папа важен и одутловат,
И все трое в красном, ярко-красном.
Уберите фотоаппарат
С объективом суетно-бесстрастным! За спиной у них клубится мгла,
Тем острей их зоркость и смекалка...
Вы же видите, к чему пришла
Живопись сегодня — вам не жалко? * * * Захочется что-нибудь вспомнить в унынье,
Чтоб мрак разогнать и тоску обмануть, —
И вспомню тот дом в поселковой пустыне,
В его одиночестве, сумрачный путь
К нему мимо елей мохнатых, — в сторонке
Стоит на отшибе, внушая покой.
Огромный цветок на зеленой вагонке
Его нарисован, красивый такой. Не роза, не мак — полевая ромашка,
Как детский рисунок, наивна она —
Хозяйская прихоть такая, поблажка
Себе и причуда на все времена,
И можно представить, с каким ее чувством
Чудак-человек на стене выводил.
И с самым высоким поспорить искусством
Могла бы, так смел ее контур и мил. МОЛНИЯ Сверкнула молния — ее придумал Зевс.
Застежку-молнию кто изобрел — не знаю.
И, разумеется, из этих двух чудес
Я ценность высшую, как все, предпочитаю. Сверкай, сокровище и честь небесных сфер,
Мы содрогаемся при громовом раскате.
Но как бы молнии-застежке был Гомер
Рад! И, наверное, блеснула б в «Илиаде»! * * * Вот лучший способ забыть о смерти —
Приехать к морю на две недели.
По шерсти ветер и против шерсти
Здесь гладит воду. Живи в отеле. Ты оторвался от мыслей мрачных,
Ушел стремительно от погони,
В волнах скрываясь полупрозрачных
И сидя вечером на балконе. Все разрушается, даже горы,
Из камня город приморский сложен,
И только море свои просторы
Не уступает и краски тоже. Ничто не мучит тебя, не сердит,
Претензий нет ни к судьбе, ни к веку,
И в двухнедельном своем бессмертье
Ты ближе к Богу, чем к человеку. НОВЫЕ ОКНА Теперь не форточка, теперь окно на треть
У нас откинуто внутрь комнаты под острым
Углом — и холодно под ним зимой сидеть.
Ни пакли нет теперь, ни ваты — все так просто. Ты в ногу с временем идешь, ты не отстал,
И консерватором тебя считать нет смысла.
Стекло наклонное похоже на кристалл,
Как грань кристальная, оно, кренясь, нависло. И замечательно, что рамы нет второй,
И вспомнишь старые стихи про раму эту,
Как выставляется она весной, весной!
Спасибо Майкову! (А ты подумал: Фету?) Другой сквозь форточку, взывая к детворе,
Какое, спрашивал, у нас тысячелетье?
Нет больше форточки. А мальчик во дворе
Еще подумает чуть-чуть и скажет: третье!
|
|
