Последнее обновление: №1, 2019 г.

Библиотека, журналы ( книги )  ( журналы )

ГОЛОСА
№3, 2015

Сергей Золотарев

    МИРГОРОД

    1.

    Был Гена­говорун. Всё: «тара», «тара»
    бубнил под нос и что­то добавлял
    известное ему, и получал в отдарок
    психиатрической больнички филиал.

    Из языка его походной кухни
    питалось все, что гасло перед сном.
    Воробышек, пока еще потухнет,
    все варится во рту переносном.

    2.

    Утро бездомное.
    Утро обманутых дольщиков.
    Все себе знает начало.
    Лишь темнота не имеет источника.
    Лишь темнота не имеет источников
    к существованию. Утро печальное.
    Хмурое, ведрое.
    Сядешь в песочнице первопечатником
    Иваном Федоровым

    и на доску наборную
    видимый мир нанесешь перевернутым.
    Утро мое подзаборное.
    Лучше уж с Леней Федоровым

    встретить. «Летел, – подвывать, – и таял».
    Утро подобное соткано
    из червленицы сукровичной тайны,
    что истекла от надреза сотника.

    Ежели нет желанья упиться
    до смерти, быть отнесенным не можешь
    церковью к самоубийцам.
    И это – встающий в лесах­долгомошниках
    свет всех слепых и обманутых дольщиков.

    Только допью картонное
    пойло из – бутафорского
    вида – стекла бездонного
    и похромаю искать фаворского
    рва за углом магазина цветочного.
    Чтоб, помочившись, вспомнить,
    что темнота не имеет источника.
    А человек – двух комнат.

    3.

    – Ожидание чуда оканчивается описанием имущества
    за долги. Это если по­существу.
    Перед смертью надо еще отмучаться, –
    говорила она, – потому и живу.

    Утверждала, что прежде того, как тление
    прежней жизни проймет всех нас,
    взгляд становится на колени
    радужной оболочки глаз.

    И коленной чашечкой на горохе
    занемев, в череде ночей стоит.
    Так и выглядит издали, как на вдохе
    задержавший зрение инвалид.

    На нее посмотрев, можно было вполне убедиться
    в справедливости слов. Из­под ветхих век –
    на коленях протертых – давно светился
    новый внутренний человек.

    4.

    Мать и дочь. Что надо еще старухам,
    переругивающимся всю жизнь
    (ибо слово стало их общим слухом).
    Говорит одна другой: побожись,
    как помрешь, и земля тебе будет пухом,
    то не с олухом станешь единым духом,
    но со мной отправишься в Вечную жизнь.

    Отвечает: на что мне такая вечность,
    ты и здесь мне точнее весов аптечных
    отмеряешь дозы – лечебный сбор,
    где гербарий телесности так засушен,
    что заложенные им «Мертвые души»
    слов живых стесняются до сих пор.

    Говорит: ты брешешь, старая дева,
    в моем чреве ты выточила, как червь,
    пустоту, ты – дудочка для напева,
    ты же, дурочка, – Пятница Параскева,
    духовая секция бокса, дщерь!

    – Мне твоей любви материнской пимы
    греют ноги и жарят сухую грудь.
    Я огонь девичества – негасимый,
    как казалось когда­то, как керосином
    доливаю чем­нибудь как­нибудь.

    Но, родная, во имя Отца и Сына
    И Святаго Духа дай мне скорей
    вновь попасть в подброшенную корзину
    у твоих и райских теперь дверей.

    5.

    Здравствуйте, – произносит она, входя
    и заслоняя солнечный свет.
    Выхода нет.
    Остается надеяться на чудо.
    Сон его – нервный и чуткий.
    Сам он – худой и тонкий.
    Видно, не спит анчутка
    в черепной его котомке.

    Выхода нет.
    Как поется в песенке А.Васильева.
    Впечатление сильное
    производит обтянутый кожей скелет.
    Сколько же лет
    может человек не выходить из комы?
    Столько же, сколько из дома.