 |
ГОЛОСА
№4, 2005
Сергей Золотарев
ЯЗЫК
Мой язык — собеседник и мне и тебе —
Прижимается к верхней губе.
То, что сердце готово ему нашептать,
Он утащит, как утренний тать.
И тебе передаст за доверья пятак
Так и так, если что-то не так.
.
Стоит только задумать промолвить «Сезам»,
И врата открывает языческий храм.
Днем, при свете окна красноватой щеки,
Он купается в милости здешней реки.
Ночью он остается один
И грустит посреди нерастаявших льдин.
Слабый свет озаряет его темноту —
Это в правой коронке забыли звезду.
Даже в тихой закрытой пещере простой
Целый мир он хранит, завернув берестой.
.
Завернув берестой, кронпринцессу Фике
Он в Россию ввезет на родном языке.
И сломает границы, чтоб сделать своим
Непригодный для речи и варварский дым.
.
Как мустанга, объездить его предстоит
Малышу, заарканив гнедой алфавит.
Но когда тот признает хозяина в нем,
Самым преданным станет конем.
.
Его мир — это прежде всего тишина.
Сила голоса крепнет, тончает струна.
Что касается трудностей языковых,
То и здесь не обходится без закавык.
У него есть любовь. Да цыганских кровей
Ее песня. А он для нее суховей.
Но влюблен — ослеплен. Для звенящих монист
Конокрадом становится. Слово — на свист
Подзывает, уводит и дарит утиль
В бессловесное рабство своей Изергиль.
Но бывает какой-нибудь дикий моряк —
В пику Киплингу — в глотке настроит тюряг
Из крест-накрест сплетенных комков горловых
Да из шерсти влюбленностей полуживых.
Он — заика. Убогий. Убийца. Беда!
Он лишается крова, мечты. И тогда:
Его мир — обжигаясь баландой в тюрьме,
Сквернословя, как зверь — оставаться в уме.
Оставаться в уме, средь летучих мышей,
Став летучею мышью словесных грошей.
И, пьянея от крови бессмысленной лжи,
Возвращаться обратно в пещеру глуши.
Ибо он стал подобием мрази и тли,
Чтобы выжить для чистых глаголов земли.
Тело — в четких присосках рецепторных слуг —
Могут вырвать на дыбе петровских заслуг.
Но останется выдох. Последний. Зато
Чистокровного цвета «бордо».
Мимо слабого тела, твой Ангел несет
Душу Сердца и тихо поет.
А Ее не захлопать и не оскопить,
Не разрезать звенящую нить.
Этот выдох умеет сказать обо всем.
Твоя вдумчивость — мой чернозем.
Посажу в тишину только ноту, сиречь
Только луковку — новую речь.
.
Становясь умудренным, меняет язык
Шпанских мушек на тихих друзей-закадык.
К нему призраки ходят иных языков
Терпким дымом чужих табаков,
И когда через трубку плывут облака,
Он от их красоты отмякает слегка.
.
Вот и Царство загробное. Там в немоте —
Затонувшее судно лежит на плите.
И замазана клинопись — мертвый язык —
Теплым илом позднее написанных книг.
И приносят туда антикварные рты
Покореженных слов голубые винты.
И идут через реки его корабли,
В неизвестный Мальстрем направляя рули.
.
То немногое, что я узнал о враге,
Говорит, что мы с ним на короткой ноге,
Что он любит кататься на скутере губ,
Что он груб, что он люб. Что использует сруб
Для свиданий с красотками вроде тебя,
Андеграунда нотками нерв теребя,
Что в стихах моих чешется в поиске «блох»,
Ну а в целом не так уж и плох.
|
|
