 |
АЛГЕБРА ГАРМОНИИ
№3, 2016
Юрий Орлицкий
"РАЕК - ЭТО РАЙСКИЙ СТИХ..."
В стиховедческой науке существует определенная недоговоренность по поводу одного явления, само существование и ритмическая природа которого для всех очевидны, однако терминологическая неточность создает серьезные проблемы. Это рифменный (раешный) стих, существующий в двух вариантах: фольклорном и литературном. Фольклористы именуют его народную версию именно раешным стихом, а вот теоретики и историки стиха (Холшевников, Гаспаров, Федотов) предпочитают термин «досиллабический стих» («досиллабические вирши»), обозначающий не природу, а историческое место явления. Все сходятся на том, что единственным конструктивным (стихообразующим) признаком в нем выступает рифма, обычно — смежная, связывающая концы строк более или менее точным созвучием. При этом по длине — и по количеству слогов, и по количеству ударений — строки могут быть очень разными, более того, контраст их размера нередко оказывается тут важным выразительным средством, которым не располагают другие системы стихосложения. Для сторонников «досиллабической» терминологии описываемое явление представляется всего лишь эпизодом в истории русского литературного стиха, своего рода питательной средой на пути к силлабике, раз и навсегда изжитым уже в XVII веке, с ее приходом в русскую поэзию. Вот как такие стихи выглядели:
Лежа не мощно Бога умолити,
чти и славы не получити,
а сладка куса не снѣсти,
медовыя чаши не пити,
а у князя в нелюбви быти,
а волости или града от него не видати.
Перевод:
Лежа нельзя Бога умолить,
чести и славы не получить,
а сладкого куска не съесть,
медовой чаши не пить,
а у князя в любви не быть,
а волости или града от него не видать.
(Из «Слова о хмеле», XV век)
Однако существует и другой, предельно расширительный подход к раешному стиху, представленный в «Поэтическом словаре» Квятковского и оттуда без изменений перекочевавший во многие словари и энциклопедии: «раешный стих, раек — древнейшая форма русского народного дисметрического стиха (верлибр) со смежными рифмами... рифмованный фразовик». Напомним, как выглядел такой стих в его каноническом фольклорном виде в записях XIX века:
Вот, робята, разыгрывается у меня лотерея:
Хвост да два филея,
Чайник без ручки, без дна,
Только крышка одна —
Настоящий китайский фарфор,
Был выкинут на двор,
А я подобрал, да так разумею,
Что можно фарфор разыграть в лотерею.
Часы на тринадцати камнях,
Что возят на дровнях.
А чтобы их заводить,
Надо к Обуховскому мосту заходить.
Ну, робята, покупайте билеты —
На цигарки годятся,
А у меня в мошне пятаки зашевелятся.
Понимание раешного стиха, предложенное Квятковским, намечает линию преемственности народного рифменного стиха в поэзии последующих десятилетий: «Сказка о попе...» Пушкина, стилизованные под народный стих агитационные стихи Маяковского и Демьяна Бедного, «военный» раек Семена Кирсанова, написанные в 1960—1970-е годы стихи Виктора Бокова, Эльмиры Котляр. Надо сказать, что в начале ХХ века под влиянием интереса к народной культуре опыты раешного стиха возникают и у других авторов — например, к нему часто обращается известный поэт-экспериментатор начала ХХ века Иван Рукавишников. Вот отрывок из его «Сказки про попа Федула да про звонаря Ядула» (1925):
У попа Федула
Губа не дура.
Глаз косит на баб
И на водочку слаб
Да еще деньгу любит медную.
Он копейную деньгу да алтыном приколачивает,
Да в тряпицу с молитвой заворачивает.
А тряпицу в сундучок под замок.
А замок веселенький,
Дон-дон-дон.
А сундук зелененький,
Верх горбом.
При этом Рукавишников чередует в своих «стихах напевных», как он сам их называл, строки рифмованные с нерифмованными, так что это уже не совсем раек.
Другое дело — лубочные агитки Маяковского, созданные им для «Окон РОСТА», например, такая:
ТОВАРИЩИ! ГРАЖДАНЕ!
ВСЕХ БОРОТЬСЯ С ГОЛОДОМ ЗОВЕТ
IX СЪЕЗД СОВЕТОВ!
ПРОЧИТАЙ, ПОСМОТРИ И ВЫПОЛНИ ЭТО:
Обыкновенно публика помогает так:
внесет пятак
и рада —
сделала, что надо!
Дойдет пятак до голодных мест —
крестьянин кусочек хлеба съест
и снова зубы на полку.
В случайной помощи мало толку.
И жертвователя такого спросим гневно:
«Сам-то ты обедаешь ежедневно?
И крестьянин ежедневно хочет есть.
Значит, и помощь надо ежедневно несть».
Не вразброд,
не случайно,
а день за днем —
помогай голодающему, заботься о нем.
ПОМНИТЕ!
Голод не побежден пока.
Берите голодающих на иждивение.
Жертвуйте деньгами!
Уделяйте часть пайка!
(1922)
А вот как использовал хорошо знакомый простому русскому человеку ярмарочный и лубочный раешник Демьян Бедный в своем знаменитом атеистическом «Новом завете без изъяна евангелиста Демьяна» (как видим, здесь и название написано раешником):
Православные христиане,
Российские крестьяне,
Бабы и мужики,
Молодые и старики!
Начинаю я сию страницу
В страстную седьмицу,
Под колокола, гудящие тоскливо,
В самый разгар поповской «страды»,
Когда доходны особливо
Поповские «труды».
Когда попы в церквах, как тетерева, токуют,
«Страсти господни» толкуют:
Как мучили Иисуса Христа,
В какие его таскали места,
И кто в его смерти повинен...
Разговор о том длинен:
Все прочитать голова пойдет кругом,
Четыре евангелиста не спелись друг с другом!
Поверить Марку — не поверить Луке:
Разногласия в каждой строке,
— ну и так далее.
Своеобразный гимн раешнику создал Семен Кирсанов — правда, он обычно записывал его прозой, как это делали и многие фольклористы:
РАЙСКИЙ СТИХ Обидное слово «раешник». Вроде как «трешница» или «старьевщик». Термин — гармошечный, тальянистый. «Сонет» — благороднее, итальянистей. Стансы — это придворные танцы. А раек — это пляшет простой паренек. Но мне в райке — как попугаю у шарманщика в вещей руке. Я так полагаю. Мне — в райке — как в старинке зазывале в зверинец на рынке. Мне в райке запестрели колпаки скоморохов и менестрелей. Раек — это райский стих разных птиц и цветных шутих. Ничего, что он шире и тише, что нету в нем слоговых часовых, дисциплинированных четверостиший. Стих райка — как в праздник река с фонариками и флажками, как в кольцах старинных рука, как топоток казачка сафьяновыми сапожками. Пойдем с тобой по райку на прогулку, как по московскому старому переулку.
Хорошо? Так давай посошок!
Примерно в том же «вольном» стилизаторском ключе — под народный раек — построены и некоторые стихотворения авторов рубежа XIX—XX веков, и, например, стихи Владимира Уфлянда 1960—1970-х, особенно его «Рифмованная околесица», а также ранние гротески Генриха Сапгира. Вот характерный пример из «Околесицы»:
стой погляди кто там у камня придорожного
никак представительницы пола противоположного
да еще какие фигуристые хоть и в штанах
а лица белые и румяные
эй бабоньки разрешите с вами познакомиться
а ну валите отсюда хари пьяные
а то врежем так что навек запомнится
а кто вы простите собственно будете уважаемые красотки
мы богатырь девицы по прозвищу амазонки
спроси у них что они тут делают втроем
богатырских коней крадем
не желаете ли и меня украсть своей ручкой прелестной
не желаем очень уж ты тощий и облезлый
а что фармазоночки не прогуляться ли нам вместе в соседний лесочек
а в глаз не хочешь
оставьте хоть адресочек
на что он тебе
буду искать вас сгорая от страсти
ищи нас за тридевять земель в тридесятом государстве
Если у Уфлянда раек — чистая стилизация, хотя и нарочито осовремененная, то у Сапгира псевдораешный стих и соответствующая стилистика используются для ироничес-кого изображения «народной жизни» в ее примитивном советском изводе; именно так написано большинство стихотворений его первого сборника «Голоса» (1958—1962):
Вышла замуж.
Муж, как муж.
Ночью баба
Разглядела его, по совести сказать, слабо.
Утром смотрит: весь в шерсти.
Муж-то, господи прости,
Настоящий обезьян.
А прикинулся брюнетом, чтобы, значит,
Скрыть изъян.
Обезьян кричит и скачет,
Кривоног и волосат.
Молодая чуть не плачет.
Обратилась в суд.
Говорят: нет повода...
Случай атавизма...
Лучше примиритесь...
Не дают развода!
Дивные дела! —
Двух мартышек родила.
Отец монтажник-верхолаз
На колокольню Ивана Великого от радости залез
И там на высоте,
На золотом кресте
Трое суток продержался, вися на своем хвосте.
Дали ему премию —
Приз:
Чайный сервиз.
Жена чего не пожелает, выполняется любой ее каприз!
Что ж, был бы муж как муж хорош,
И с обезьяной проживешь.
Ироническую линию в раешном стихе продолжают и другие авторы конца ХХ — начала ХХI века — например, мятежный священник Глеб Якунин в своей поэме «Хвалебный примитив юродивый в честь Бога, мирозданья, родины». Именно стилизованным раешным стихом написаны названия частей и глав и некоторые фрагменты этого иронического текста — например, такая молитва:
Господи,
Ниспади!
Приложи ухо
И не уходи,
Погоди,
Как на исповеди
Ты себя поведи.
Лжи
Не вложу
В уста
И устав.
Выслушаешь —
Слезы высушишь.
Мою веру
Выверил
Мерой разума я,
И не разово
Мерил ее,
И не розово,
Мерой, Господи,
Самой высшей.
И теперь зову Тебя:
Выслушай,
Всевышний.
Правоверья не нарушив,
Веру выверил,
И теперь наружу
Душу
Выверну.
Нередко у современных авторов наряду с лубочными вариациями появляются стихи раешного типа, уже никак не связанные с традициями городского фольклора. Например, стихотворное послание Уфлянда Льву Лосеву, написанное в 2000 году, вполне свободно от какого бы то ни было стилизаторства в фольклорном духе:
Мы давно уже не молодеем
в полную противоположность нашим идеям.
Если бы было наоборот,
у нас бы не было морщин и бород
с ударением на О втором,
которых не выбреешь и не выровняешь топором.
Но мы еще годимся своим женам в мужья
и некоторым друзьям еще годимся в друзья
и на что-то еще годимся,
чем дополнительно гордимся.
Поэтому у нас иногда бывает получка.
(Ведь и медведь хороший хиропрактик, хоть и самоучка.)
А мы профессиональные словесные хиропрактики,
известные почти во всех уголках галактики.
Так давай и дальше не будем молодеть,
но ситуацией, по возможности, владеть.
Появлялся «нефольклорный» раешный стих и у поэтов начала ХХ века — например, у сатириконцев и у Михаила Лопатто. А среди наших современников одной из первых в ряду авторов, активно использовавших раешник, безусловно следует назвать Эльмиру Котляр, более известную как детский поэт. Но параллельно она издавала и свои «взрослые» книги, большинство стихов в которых написано именно раешным стихом. В последние годы жизни Котляр приняла православие и создала целый ряд интереснейших образцов религиозной, духовной лирики, используя этот же тип стиха:
Так вот она какая,
радость Господня!
Я испытала ее сегодня!
От радости засияло
скудное больничное одеяло.
Боже мой!
Все мое тело
от радости пело!
Я сидела в пустой палате,
улыбаясь Божьей благодати.
Боялась пошевелиться,
чтобы радость моя продолжала длиться!
В наше время авторы используют раешник для раскрытия самых разнообразных тем и проблем. Например, у петербургского поэта Василия Филиппова он успешно помогает воссоздать сюрреалистический, фантасмагорический мир современного человека:
ВОСКОВАЯ КУКЛА Я не чувствую весну.
Но я к ночи — домашней кошке — льну.
Я погружаюсь с головой в беззвездную снежную ночь,
Что неслышно откатывается прочь.
Сколько в этой бессмысленной жизни мгновений томленья?
В каждом мгновеньи распечатанное стихотворенье.
Чуть сладковатая гниловатая кровь
Проступает сквозь мотыльковую бровь.
Я — восковая кукла
Ночи без утра.
Словно ленивец или броненосец,
Я в постели с зажмуренными глазами,
С сжатыми ночью клейкой устами,
С собравшимися по церквам мышами.
Ветер ненавидит советское знамя,
Что повешено для быков
В Испании писательских особняков.
Я видел на телах наколки —
Голубки и храмы.
Кожу можно продать,
Чтобы ни за что не отвечать.
Зек с наколотым черепом
Не обернется весенним деревом.
В этой земле умирать.
Но когда погружаюсь в сон,
Льется в комнату черного неба гудрон.
За задернутыми шторами дома напротив
Приступают мужчины и женщины к рвоте.
Восковою куклой лежать в постели,
Чтобы кровь создавала спирали в развязанном теле.
Ночь — женьшень.
Летучая мышь — луны тень.
Ночь создана для восковой куклы,
Для радости легких.
Воронежский поэт Александр Анашевич написал литературным раешником целый цикл мистифицированных писем от выдуманной героини; обращает внимание неточная рифма, которой ни в фольклорном раешнике, ни в современном обычно не встречается, разве что в рэпе.
Милый, пишу тебе из ночлежки, из огромной клетки.
Здесь полмира: мордва, якуты, мертвецы, эвенки.
Венок у меня на голове, в кармане мелкие деньги.
Ночью здесь собираются все городские бездельники, калеки.
Не думай, здесь не клоака, здесь вся Божья клика.
Только к Нему обращены мысли, возгласы, крики.
Я прячу во рту свои бриллианты,
имею свою личную жизнь, свои любовные варианты.
Но не рви этого письма, изменить тебе смогу вряд ли.
Ночью лежу на досках, чувствую: блаженство рядом:
надо пройти по глухому коридору, заканчивающемуся адом.
Если не ответишь, следующее письмо будет оттуда.
Прибегает к раешнику и Евгений Карасев; причем в его стихотворении «Отдых на ипподроме» рифмы появляются и пропадают спорадически, поэтому отдельные его отрывки можно квалифицировать и как верлибр.
Завсегдатаи ипподрома появляются на его территории
задолго до начала бегов —
приглядываются к разминающимся на дорожках лошадям,
к настроению наездников.
Они знают, что каждый из ездоков
не без грехов —
способен на любой трюк за деньги.
И вообще конное ристалище — это
уйма всяческих финтов, подвохов;
здесь жест, перемиг участников состязаний
всегда о чем-то говорит, что-то значит.
Или, например, появившийся в кассах тотализатора
незнакомый лох
и поставивший кучу билетов на дохлую клячу...
Я прихожу на ипподром не играть — отдохнуть,
сбежав с городских улиц, как со стрельбища.
И, устроившись вдали от трибун, наслаждаюсь
чистым воздухом, доносящимся до меня
горячим лошадиным храпом.
И лишь однажды иду поглазеть на зрелище —
когда объявляют гит с секундным гандикапом.
Еще одно важное поле, на которым в последние годы воцарился раешный стих, — так называемый рэп, получивший заметное распространение в молодежной среде: рифмованная импровизация, произносимая автором на фоне несложного ритмического аккомпанемента. Вот пример рэп-текста — импровизация Смоки Мо «Бог любит всех людей»:
Бог любит всех людей,
И тебя и меня,
И больших и малышей,
Примет всех, любя.
Босс — это Бог внутри, не смотри так сверху,
Мы все равны, и даже если ты сегодня первый.
Все равны, и всё равнозначно, как пустота,
Но дьявол хочет видеть в каждом из нас раба.
Мы продолжаем ненавидеть, каждый день война,
И каждый день борьба, чтобы выжить — плохая игра.
Мне мерещится, как мой родной город сжирает тьма,
Меня спасает любовь, в сердце та, что одна.
Не надо никого не слушать, не сходи с ума,
Ты не жалкий раб, ты как Иисус — посланник отца.
Подумай об этом.
Единый путь и одна душа,
Мы выходим из темноты, смотри в наши глаза.
Мои молитвы незаметно летят к небесам,
Да, это сделал я, я это сделал сам!
Именно здесь, а не где-то там,
Через тернии к звездам и большим делам.
Очень важно, что новейший раешный стих возникает, в отличие от «досиллабики», после и на фоне других типов стихов, постоянно взаимодействуя с ними: с тоникой, вольным басенным ямбом, свободным и гетероморфным стихом, на границах с которыми возникает целый спектр переходных форм. В отличие от своих ранних вариантов, современный раешник как правило не стремится к упорядоченности (как «досиллабика», которая вела к силлабике, плавно упорядочиваясь по числу слогов), а напротив — использует в первую очередь выразительные контрасты строк: прежде всего, по количеству слогов и ударений, нередко употребляя сверхдлинные строки. Кроме того в нем часто используются разные новые типы рифмы, в основном — неточные, появляется более сложная рифмовка (перекрестная, опоясывающая и т. д.), порой (особенно у Сапгира, Филиппова, Карасева и Анашевича) наряду с рифмованными возникают и нерифмованные строки. Все это позволяет говорить о новом раешнике как о самостоятельном типе стиха, имеющем не только богатую и разнообразную историю, но и очевидные перспективы в современной поэзии.
|
|
