|
ТРАНСКРИПЦИИ
№4, 2017
Марек Бараньский, Кшиштоф Шатравский, Яцек Гуторов, Барбара Грушка-Зых, Яцек Подсядло, Кшиштоф Яворский
МАРЕК БАРАНЬСКИЙ
Родился в 1951 г. в Ольштыне, где живет и работает по сей день. Автор поэтических сборников «Печка на небе» (2000), «Магнитофонные стихи» (2004), «Поэзия в общественных местах» (2008) и «Эхо и дым» (2010). Каждую пятницу «Газета Ольштынская» публикует его фельетон из серии «Я так думаю»; в этой же газете Бараньский ведет поэтическую колонку «Страничка со стихами». КОГДА МНЕ БЫЛО ЧЕТЫРЕ ГОДА Мэрилин Монро и Трумен Капоте
танцевали в Нью-Йорке
Т.К. в очках и ростом ниже М.М.
Ничего я не помню
мне было четыре года М.М. закрыв глаза
затягивалась сигареткой
на балконе отеля «Амбассадор»
внизу проезжали машины Столько нынче машин
в моем городе
почти как в Нью-Йорке
ЧЕГО ХОТЯТ МЕРТВЫЕ
Мертвые не хотят, чтобы мы умирали
Джейн Хиршфилд Кто же будет говорить о них
когда мы умрем
немногие помнят
как выглядели
родители умерших
когда были молоды
кто-то вспомнит
что ели они
мясо с клюквой я знаю ибо сидели мы
за дубовым столом
под желтым стеклом люстры
мы говорили о полянах в лесу
где растут огромные рыжики
ВОЗМОЖНОСТИ
Вуди Аллен мог бы увидеть во сне своего дедушку
который — это уж дело случая и возможностей —
мог бы приплыть из Кенигсберга в Нью-Йорк
на борту парохода «Император Вильгельм II» В 1907 году Альфред Стиглиц мог бы
снять дедушку на фотоаппарат
когда этот иммигрант из Европы
стоял залитый солнцем на нижней палубе Хорошо видны белые подтяжки
хотя вообще-то узнать дедушку трудно
поскольку стоит он спиной
Перевод Игоря Белова КШИШТОФ ШАТРАВСКИЙ Родился в 1961 г. в Кентшине. Поэт, переводчик, литературовед, культуролог. Профессор Варминско-Мазурского университета в Ольштыне. Автор семи книг стихов, романа и сборника рассказов. Переводит с немецкого, английского, русского. НОВОЕ ВЗЯТИЕ ТРОИ новое взятие Трои
начнется в мае, в шестнадцать ноль-ноль
цветы раскроют свои кубки
а солнце сойдет с рельсов
словно кончилось место на небе
полном птиц
и плеска знамен
чиновники поднимут бровь
солидарные в своем удивлении
да в этот день завершится двадцатый год жизни Елены
зевая, она пролистнет глянцевые журналы
свежие сплетни из Афин, модные издания с Лесбоса
ее жизнь как едва окрепшая лоза
над водами Скамандра
никогда не закончится
нет если что-то такое все же случится
то скорее во сне, в смутный час на рассвете
когда сенаторы возлягут
за богато накрытым столом
а поэты, заталкивая в рот огромные куски
будут хвалить угощение
и славить острый нюх
позволивший найти
такого щедрого хозяина когда Елена разменяет пятый десяток
а старый Ахиллес с ножом в зубах
нырнет в виртуальный мир литературы
будет пробираться там по системе ценностей
продираться сквозь чащу аллюзий
темную вселенную смыслов
ничто не отменит необходимость
которой движется наш мир
и даже не попытается отменить
ведь это ничто лениво, как и все остальное
можно можно поступки захватчиков
трактовать как угодно
а выводы о глупости правителей
напрашиваются сами
в конце концов
рано или поздно
палачи — их рты полны золота и уверений
в лучших намерениях —
исчезнут в неизвестном направлении
их пустые дворцы заполнит пение птиц
и воцарится всеобщее счастье
найдутся даже те, кто заплачет от счастья
заплачет над своим собственным счастьем, и на счастье, и
что это — спросят дети
что это
что это просто ржет деревянный конь
этот конь на полозьях
о том, что его купили
со скидкой — ответят няньки
и включат телевизор
чтобы он отвечал на все вопросы
прежде чем кто-то сможет их сформулировать так предрекли задолго до нас
и будет великая радость
и скрежет зубовный
Я ВИДЕЛ ТЕБЯ ПОД ДОЖДЕМ
я видел тебя в этот день
заметил тебя
под проливным дождем
и на мгновение
блеснуло солнце
я видел тебя, но
нас разделял дождь
и какая-то сладкая мелодия
по радио я знал, как мало это значит
но из таких вот секунд
складывается вечность
поэтому я не могу забыть
запотевшее стекло автомобиля
на котором вода рисовала
прозрачный образ города
акварельный пейзаж
на котором я заметил тебя
ты бежишь из объятий дождя
под низко надвинутым зонтиком
твой силуэт и взгляд
может быть, удивленный
может, немного смутный
он как не сказанные
но понятные
слова
как тревожные мысли
как мысли, расцветающие
на свету
рассеянном в дожде
струящемся сквозь тоску я видел, как ты уходишь
я смотрел тебе вслед
и не вымолвил
слова, которое могло бы подтвердить
мое существование
взгляд под дождем
иногда значит больше
чем все заклинания
и поэтому дождь
теперь мой союзник
как солнце и ночь
Перевод Евгении Добровой ЯЦЕК ГУТОРОВ Родился в 1970 г., живет в Ополе. Автор восьми книг стихов, филолог, специалист по английской поэзии. ДВА ПЛЮС ОДИН Посмотри, как идут они берегом озера, следуя
за бегущим впереди псом, одно дерево за другим.
Слезы, выжатые, будто лимон, автобусное
кольцо гнется под тяжестью
облаков. Паркинг небесный
напоминает парки, полные пения.
* * *
Две белые лодки на белом фоне.
Две скорости тишины.
Тишина лодок, которые мысленно
уже покоряют озеро. Тишина белизны, когда исчезают лодки. Две тени.
ЗИМНЯЯ ПОВЕСТЬ
Целый день падал густой снег.
Падал и падал, засыпая мысли. В глазах прохожих
снег падал тоже — такой густой,
что было понятно: в итоге все начнут говорить
на еле слышном языке снега,
шелестящем целую ночь,
целый грядущий день.
Перевод Игоря Белова БАРБАРА ГРУШКА-ЗЫХ Родилась в 1960 г. в Челядзе, близ Катовице, где живет и сейчас. Журналист, литературный критик. Опубликовала более пятнадцати поэтических книг, а также воспоминания о Чеславе Милоше и Войцехе Киляре. ЖЕНЩИНА И СПЯЩИЙ МУЖЧИНА ПАБЛО ПИКАССО он пролил лицо
на подушку
будто утренний кофе
а она не стирает
только глядит и любит
МАРК ШАГАЛ
женщина на минутку вышла из дома
улетающее с корнями дерево подхватывает ее вверх уносит
а зонт юбки открывает городу
тайну ее ног
* * *
ничего не случилось
так почему глядим
друг на друга
с раскрытыми ртами
будто для поцелуя
Перевод Ольги Логош
ЯЦЕК ПОДСЯДЛО Родился в 1964 г. Поэт, прозаик, переводчик, журналист. Выпустил книги «Идеальное несчастье» (1987), «Аритмия» (1993), «Собрание стихотворений» (1998, 2003), «И я побежал в эту мглу» (2001), «Сквозь сон» (2014) и др. Лауреат многих литературных премий. * * *
Под утро, на детской площадке, пустой в это время года,
пустую консервную банку гоняет ветреная погода.
И старики, которым смерть не дает уснуть,
в мертвый идут магазин, словно в последний путь,
а там на них, не мигая, глядят сухари да шпроты.
В руке моей — медальон, а в медальоне — фото
той, что творит чудеса, героини моих стихов,
непорочной секс-бомбы, чистой, как сто снегов,
мадонны, вслед за которой по нашим глухим европам
странствую я пешком, автобусом, автостопом,
дельтапланом и дольником, морем и на метро,
верлибром и вертолетом. Утро мертвым-мертво,
а я раскрываю ладонь — слетаются сразу птицы,
планеры, дирижабли. Бывает, что приземлится
межпланетный корабль, двигатель отключив.
А в небесах запутались солнечные лучи
и отступает холод, медленный, как гекзаметр.
Крылья свои холодные ветер сложил и замер,
гаснут вулканы, и в руки берет себя океан,
и ураганы спят, вернувшись из дальних стран.
В сердце моем спокойном — медальон, образок, лампада,
образ ее нездешний. Что еще сердцу надо?
И ХОТЯ НАМ УТРОМ ВСТАВАТЬ НА РАБОТУ,
МЫ НЕ СПИМ, ВСПОМИНАЯ НЕОБЫЧНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ
Они были прекрасны.
Они были женщинами.
Поначалу мы действовали нерешительно, мы
говорили с ними о призраках, Боге, космосе,
мы читали им свои стихи,
прежде чем отваживались на первое прикосновение, от которого
до первого поцелуя были еще километры тряски,
мы вели себя хорошо. Если даже
грезилось нам,
что мы внаглую хватаем ее грудь, словно мячик,
или трахаем «сзади, стоя, не снимая обуви»,
мы поступали иначе.
Медленно.
Осторожно.
Неумело.
Робко.
Отражаясь в наших глазах, они видели себя бабочками. Еще придет за нами ангел с воздушной трубой.
Сделает так, что в один прекрасный день нас попрут с работы.
Отберут наши квартиры.
Уйдут от нас жены.
Будут твориться страшные вещи.
И мы снова станет свободными.
Перевод Игоря Белова КШИШТОФ ЯВОРСКИЙ Родился в 1966 г. Поэт, прозаик, драматург, историк литературы (в частности, издал несколько книг о польском поэте-футуристе Бруно Ясенском). Автор десяти книг стихов. АЗИАТСКИЙ ПЕЙЗАЖ Улица Красной Армии здесь самая
длинная. То слева направо тянется,
то сверху вниз. Я живу на другой,
но бывают такие, что спрашивают дорогу.
Меж пустотой и сумраком, говорю я тогда.
От пустоты до сумрака тянется улица
Красной Армии. Но я живу на другой.
В районе сумрака я впадаю в уныние,
где мне кивает Луна — а ведь даже на ней,
думаю я, должна быть улица Красной
Армии — от горизонта до горизонта. Как радуга.
ТИШИНА
Я возвращаюсь.
Эй, камень, помнишь ли ты меня?
Тишина.
Эй, дома, деревья, балконы, помните ли вы меня?
Тишина.
Эй, окна, гаражи, мусорные баки, канавы, подвалы,
крыши, ободранная кирпичная стена, ржавые гидранты,
угольная пыль, лужа, мутная, как сон психопата,
водостоки, песок с голубиным дерьмом, вытоптанная трава,
мертвые насекомые и ты, ты, моя верная перекладина для ковра,
помните ли вы меня?
Тишина.
Хоть кто-нибудь, бля, здесь меня еще помнит?
Тишина.
Тишина.
СЛАДКИЕ 90-е
Мы жили как дикие звери.
Без айфонов, беспроводной связи и интернета.
Девицы ходили с заросшими кисками.
Редко брили ноги.
Ничего еще не ухнуло хер знает куда.
Ничего еще не записали на внешних носителях.
Все было записано в звездах.
Перевод Игоря Белова
|
